Путевые записки эстет-энтомолога - Виталий Забирко

Вот, обмерло сердце, вот оно то, ради чего я сюда шел. Вряд ли за холмом было гнездо экзопарусников, да это для меня и не имело никакого значения. Я был уверен почти на сто процентов, что на земле за холмом находится один из Moirai reqia.

Холм оказался самым высоким из ранее встреченных и с более крутым склоном, так что взбираться по нему пришлось почти на четвереньках из-за скользкой травы. Уже возле вершины я услышал за холмом равномерный гул. Первые звуки на Сивилле, исключая хруст багряной травы под ногами.

Взобравшись на вершину, я поднялся с четверенек и распрямил спину. Передо мной, зажатая со всех сторон холмами, предстала узкая долина со змеящейся по ней неширокой речушкой. Вытекала речушка из озерца у подножия холма, а равномерный гул исходил от водопада, срывавшегося в озерцо прямо под моими ногами.

От вида воды у меня пересохло в горле, а тело, как по команде, начало зудеть от пота и липкого сока. Но радость от одного тут же сменилась глухим разочарованием от другого — я нигде не увидел особи Moirai reqia. Зато на противоположном берегу озерца стояла сивиллянка и смотрела на меня снизу вверх.

Тоскливо заныло сердце. Обманулся я в своих ожиданиях. Не встреча с экзопарусником ожидала меня в долине, а новый психологический тест сивиллянок. Я глянул в небо — четыре экзопарусника крутили разорванный круг точно над озером, и мне стало не по себе от вида пустого места в хороводе, где должен находиться пятый экзопарусник. Отдельные фрагменты воспоминаний о млечнике и заклятия монаха Барабека переплелись странным образом и оформились в предположение, дикое по своей сущности для моей атеистической натуры. В средние века млечника, покидавшего тело человека с разрушенной нервной системой, принимали за душу, отлетающую в рай. Наложенное на эту легенду кликушество Барабека отводило моей «бессмертной душе» пустующее место в хороводе экзопарусников Сивиллы — стоит мне спуститься к озеру, окунуться в воду, и душа воспарит в небо особью Moirai reqia…

Темное воспоминание в глубине сознания колыхнулось, мистически притягиваемое неполным кругом экзопарусников Сивиллы, и мне стоило громадных усилий совладать с собой, чтобы вернуть душевное равновесие и трезвость мысли. Не дождетесь от меня психического срыва!

С этой стороны склон холма был еще круче, и я не спустился, а скатился к водопаду по траве, как со снежной горки. Здесь я помыл руки, умылся, затем напился ледяной воды, все время ощущая на себе взгляд сивиллянки, но и не думая обращать на нее внимание. Мне нужен был экзопарусник, а от сивиллянок — ничего. Они же хотели что-то от меня, значит, пусть и обращаются ко мне, а не я к ним.

Искупаться в переохлажденной воде водопада я не рискнул и отошел по берегу озерца туда, откуда брала свое начало речушка. Сивиллянка стояла на противоположном берегу как раз напротив, но я на нее по-прежнему не глядел. Будто ее не было. Неторопливо раздевшись, потрогал ногой воду. Нагретая солнцем, здесь она была значительно теплее, но в то же время сохраняла кристальную прозрачность — несмотря на рябь на поверхности от водопада, каменистое дно у берега хорошо просматривалось. Глубокое озерцо, в которое хотелось нырнуть без оглядки.

Все же я не выдержал и посмотрел на сивиллянку, как бы спрашивая, что они собираются со мной делать в этот раз? Но сивиллянка молчала. Смотрела на меня добрым, всепонимающим взглядом и улыбалась. Словно с иконы. С таким выражением грустного умиротворения на лице смотрят на проказничающих детей и с таким же точно выражением провожают в последний путь до могилы. Всепрощение мадонны было написано на лице сивиллянки, но я его не просил. Не нуждался в прощении грехов, потому что никогда не отождествлял свои даже самые жесткие поступки с грехом. Это удел слабых. Не способен на поступок — не совершай его, чтобы потом не каяться.

Закутанная в желто-солнечный хитон сивиллянка стояла неподвижно, а ее отражение играло на мелких волнах разноцветными бликами, будто зеркальное эго раскинуло руки, и хитон полоскался на неощутимом ветру.

Я скользнул взглядом по ее отражению, и сердце у меня остановилось. Под водой, скрываемый от взгляда отражением сивиллянки и рябью озера, трепетал великолепный экземпляр экзопарусника Сивиллы с трехметровым размахом крыльев!

Кажется, я удивился — более простой охоты в моей жизни еще не было, — но эта мысль промелькнула где-то на задворках сознания и тут же исчезла. Предстояла отнюдь не легкая ловля экзопарусника голыми руками и под водой, а сивиллянки, естественно, ничем не помогут.

— Ты уверен, что не хочешь узнать свою судьбу? — внезапно спросила сивиллянка с того берега.

Вопрос прозвучал настолько неожиданно и не к месту, что я, занесший уже ногу, чтобы тихо ступить в воду, вздрогнул и неуклюже замахал руками, балансируя на берегу и стараясь не свалиться в озеро с шумом и плеском. Прощай тогда охота…

— Слушай, не мешай, — сквозь зубы прошипел я, чтобы не спугнуть плещущегося под водой экзопарусника. — Сколько тебе можно повторять, что свою судьбу я творю сам? Собственными руками. Как прошлую, так и будущую. И так будет всегда.

Я аккуратно вошел в воду и, раскинув для равновесия руки, сделал шаг, второй. Глубина у берега была большой, и я погрузился по грудь. Экзопарусник тотчас исчез из поля зрения, и я на всякий случай выждал пару минут — вдруг он заметил меня и выпорхнет из-под воды? Подобное поведение экзо-парусников, одинаково вольготно чувствующих себя как в воздушной, так и в водной среде, встречалось впервые, но тем ценнее будет экспонат. Если, конечно, я его поймаю.

— А ты уверен, что прожил именно свою судьбу? — тихо-тихо спросила сивиллянка. В голосе ее было столько горечи, словно она жалела меня. Жалела мою пропащую и неприкаянную душу. Почти как монах Барабек, только с абсолютно противоположными эмоциями.

Но я не принял ни ее жалости, ни всепрощения. Какое мне до этого дело, когда под водой ждала мечта последних лет — таинственный экзопарусник Сивиллы Moirai reqia. Он — моя судьба, и я сделаю все от меня зависящее, чтобы претворить ее в жизнь. Сосредоточившись на предстоящей охоте, я мягко оттолкнулся от дна ногами и бесшумно нырнул.

И в тот самый момент, когда голова оказалась под водой, дремавшее на дне памяти забытое воспоминание выплеснулось в сознание темным всепоглощающим мраком.

Глава 10

— Руку! Руку давай! — кричала Тана, раскачиваясь на серой бахроме дыхательных корней гигантских мангров.

Хватая ртом воздух, я вынырнул из соленой, как рапа, мутной воды, попытался схватить протянутую руку, но не достал и снова погрузился под воду, если так можно назвать коричневую жижу, насыщенную танином и взвесью гумуса.