Исповедь - Юра Мариненков

тьме, через глухую и мрачную материю что-то очень сильно пыталось погрузить в страх. В самый настоящий страх, поддавшись которому, дальше, судя по всему, не было бы уже абсолютно ничего. Он молился, на что позволял разум, за какое-то небольшое время пробегая в памяти, кажется, через всё, что когда-то было у него в жизни. Большинство из этих моментов имели как раз очертания его страхов и неуверенностей, в которых он вечно утешал себя чем-то меньшим. Особенно, бились внутри воспоминания его вечного противостояния всем старцам храма. Это, кажется, было то самое, с чем он никак не мог сойтись. С теми канонами и порядками церкви, вечно придумывая что-то своё, по его мнению, куда более честное и правильное.

– Я виноват, отче. Виноват, точно. Я всегда… Я никогда больше… Я не хочу так больше жить! Прости меня, отец Михаил, – сказал он, видя, как его силуэт, заново собравшийся воедино из сотней лучей, смотрит на него вниз, кажется, пытаясь что-то сказать.

– Ищи то, что для сердца, – прозвучало из света, который почему-то казалось, всё же молчал, но доносил откуда-то звук.

После этих слов, его очертания стали убегать с концами, вместе с теми самыми пробегающими лучами, которые, по правде, делали еего облик. Они пролетали куда-то дальше и больше не возвращались.

Рома безнадежно и, кажется, с полным понимаем того, что попал в бездну, угрюмо наклонил свою голову вниз, в тьму и тяжело вздохнув, пустил последнюю, оставшуюся слезу. Он простоял так несколько минут, вдруг ощущая какое-то тепло где-то впереди. Неожиданно почувствовав, что он ещё дышит и существует, поднятая вверх голова вновь увидела невероятное. На этот раз, тот самый свет, что когда-то раньше казался довольно ярким, теперь ослепительно поражал всё вокруг, заражая этим огромную тьму вокруг, которая с живыми лучами света становилась всё меньше и меньше. Наблюдать за этим было так же интересно, как и первый раз смотреть на разрушенный Петербург. Опасная красота происходящего поистине взбудораживала его воображения, снова разогревая в нем ту самую, теперь вечно постоянную, тяжелую жизнь. Вместе с этим светом шло и тепло, которое приятно и порой даже через чур горячо обвивало тело.

Буквально уже через минуту помещение было по размеру примерно таким же, как и все остальные комнаты в здании. Свет, который когда-то жил где-то вдалеке, теперь не имел своих границ, лишь озаряя, как огромная люстра, всё вокруг. Рома оглядывался по сторонам, медленно и необъятно схватывая своими глазами всё, что видел. В особенности, ему отчетливо попадались знакомые полки книг, заваленные различными документами и множество забитых листами столов, которые сверху, словно последним слоем, были покрыты большим серой пылью.

– Эй! Ничего себя! Ох, ты ж еперный театр. Рома! – раздался где-то сзади голос Пети, который на этот раз поразил его ещё больше, чем тогда.

Он медленно обернулся и увидел, как в дверях, прямо на границе комнаты с коридором стоит тот самый Балабол-Петя, стараясь как можно проще перешагнуть лежащее там же на полу тело, отчетливо напоминающее силуэт Антона.

– Черт! Это ты его что-ли угандохал? А, какая разница?! – всё так же волнительно проговорил он и перепрыгнув через труп стал шагать прямо в его сторону.

Поначалу, это насторожило Рому, заставляя представить в голове ход действий. Особенно, после увиденного трупа Антона, он ещё больше стал думать о том, что этот чудак, крыша которого в здании съехала почти сразу же, может сделать подобное и с ним.

– А чего стоишь? Всё уже обыскал? – спросил он его, когда встретился своими глазами с ним на расстоянии вытянутой руки.

Тот лишь молчал, пытаясь как можно аккуратнее всё обдумать.

– Ого, вот это я зашел. Хе, точно то самое. Вот черт! Гребаные военные! Третий этаж, третий этаж! – как-то нервно говорил он.

Рома, став водить свой взгляд за ним, удивился всему в десятки раз больше, чем ещё пару минут назад. Теперь же, по другую сторону комнаты почти все стены были развешены чертежами и плакатами, почти на каждом из которых изображались какие-то ракеты и схемы. Он тут же зашагал за ним и подходя ближе, только больше раскрывал свой рот.

– Вот они, родимые! -злобно и тихо произносил полусумасшедший «Американец». – Теперь ясно, чего они так-то к этому зданию… Ага, точно.

Он подходил к тем самым плакатам, подробнее осматривая которые только больше корчил из себя дьявола, заливаясь ненормальным смехом.

– Да, вот они, черт бы их побрал! Теперь нужно подумать, как бы это все запомнить? Ну, ЦФО ясно – почти ничего, а вот Коми и Татарстан, кажется, то, что надо. Вот, значит, где они все планировали прятать. Смотри! – вдруг сказал он, повернувшись к нему и сильно схватив за плечо, подвел прямо к одному из плакатов, похожим на карту, – видишь? – снова спросил его он.

Тот попытался немного вглядеться во все эти изображения, абсолютно ничего не понимая на самом деле. На подобии карт были немного видны большие точки, помеченные везде по-разному, под которыми были какие-то подписи.

– Ну что, понимаешь?

– Нет.

– Ну как же, смотри, вот это Казань, видишь? Там у них, значит, склады есть подземные. А вон там Ухта, видишь? Тоже, скорее всего, склады.

– С чем?

Петя всё так же возбужденно поглядывал с карт на него и, видимо, даже уже начинал злиться.

– Ну как?! – резко и взъерошено спросил он. – Это же базы РФ! Только подземные и законсервированные! Идиот.

Теперь Рома хоть немного стал понимать, что на самом деле было в этом, с виду, полупустом «Большом Доме», который для военных до сих пор оставался так важен.

– Нужно искать! Давай, ищи! Я пока что другими делами займусь, – грубо приказал он Роме, а сам в это время пошел куда-то вдоль стены, пристально вглядываясь в чертежи.

Это место действительно выворачивало людей наружу, почти моментально делая их теми, кем они являлись на самом деле. В их числе был и «американец», разбитые тучи над которым лишь больше начинали сгущаться, быстро собираясь в одно плотное и темное облако, попасть под которое никак не хотелось. Он был примерно тем, за кого Ромино нутро пыталось принять его почти сразу, после первого необычно-хитрого взгляда.

Неожиданно, буквально одномоментно, в голову пришла мысль о том, что он же может отсюда выйти. Пот на его лице, ещё не успевший высохнуть именно с того самого события, напоминал о том, чего ещё некоторое время назад так сильно хотел он. Глядя в сторону выхода ноги лишь больше начинали подкашиваться, то и дело пытаясь сбить его на холодный пол,