Собрание сочинений. Т.24. Из сборников:«Что мне ненавистно» и «Экспериментальный роман» - Эмиль Золя

В театре, напротив, доходы достигают огромных размеров. Автор пьесы, как и автор книги, получает определенный процент от сборов; но сборы в театрах громадные, ибо многие скупятся заплатить три франка за книгу, но не пожалеют отдать семь или восемь франков за кресло в партере, и нередко случается, что драма или комедия приносит автору во много раз больше, чем роман. Возьмем такой пример: пьеса, пользующаяся успехом, как правило, выдерживает в наши дни сто представлений; сумма сбора с одного спектакля составляет в среднем четыре тысячи франков, таким образом, в театральную кассу поступает четыреста тысяч франков, что приносит автору, если он получает десять процентов от сбора, сорок тысяч франков. А для того, чтобы роман принес писателю такой доход, он должен быть издан в количестве восьмидесяти тысяч экземпляров (будем считать, что писатель получает по пятьдесят сантимов с экземпляра); это тираж настолько исключительный, что за последние пятьдесят лет можно назвать всего четыре или пять книг, которые были отпечатаны в таком количестве. Я уже не говорю о представлениях в провинции, о договорах, которые драматический писатель заключает за рубежом, о возобновлении сошедшей было со сцены пьесы. Таким образом, стало общеизвестной истиной: театр приносит гораздо больше, чем книга, многие авторы прекрасно живут на доходы с театральных постановок, но можно по пальцам пересчитать тех, кто, не бедствуя, живет на доходы от издания своих книг.

Я хочу коротко остановиться на том, как стоит денежный вопрос для начинающего писателя, попавшего в Париж. Допустим, что молодой человек приезжает в столицу почти без средств, он располагает лишь небольшой суммой, позволяющей ему продержаться несколько месяцев. Нужда очень скоро заставит его обратиться к журналистике. Газета дает возможность заработать на хлеб насущный, и наш юный автор в конце концов подчиняется необходимости. Если он человек энергичный или хотя бы настойчивый, то найдет приложение своим способностям, продаст несколько своих статей, словом, завоюет положение в журналистике, которое будет приносить ему от двухсот до трехсот франков в месяц. Этой суммы достаточно, чтобы не умереть с голоду. У нас любят ополчаться на журналистику, ее обвиняют в том, что она будто бы развращает литературную молодежь, губит таланты. Я никогда не мог выслушивать без улыбки такие сетования. Журналистика губит только тех, о ком можно сказать: туда ему и дорога! Несомненно, с развитием периодических изданий из лавок и мастерских хлынула целая толпа молодых людей, которым лучше было бы всю жизнь продавать сукно или делать свечи; они не родились писателями, они исполняют ремесло журналиста так же, как исполняли бы всякое другое ремесло, и это никому не приносит ущерба. Я не говорю о прирожденных, пламенных журналистах, о тех, кто одарен особой склонностью к этой ежедневной борьбе и особой любовью к этой деятельности; но пусть мне назовут хотя бы одного настоящего писателя, который утратил свой талант потому, что на первых порах с трудом зарабатывал себе на хлеб, печатаясь в газетах и журналах. Я, напротив, убежден, что такие писатели почерпнули в занятиях журналистикой новую энергию, что они благодаря этому возмужали и приобрели пусть горестное, но глубокое представление о современном мире. Я уже высказывал эту мысль по другому поводу и когда-нибудь разовью ее шире. А пока что наш начинающий писатель зарабатывает деньги, сотрудничая в газетах и журналах; разумеется, на его долю выпадает немало обид, хлеб журналиста — зачастую горький хлеб, не говоря уже о том, что он всякий час может его лишиться. И все-таки борьба уже завязалась; если начинающий литератор — человек сильный, если у него крепкий хребет, он не только справится с повседневным трудом, но еще и напишет книгу или пьесу, непременно попробует счастья в настоящей литературе. Книга издана, пьеса сыграна — это уже серьезный шаг. Битва продолжается, за первым томом появляются другие тома, за пьесой — новые пьесы, и так до тех нор, пока не приходит настоящий успех. Тогда достигший известности писатель оставляет журналистику, если только не решает сохранить работу в ней, как оружие полемики, — для защиты своих взглядов. Театр или книги принесли ему богатство; теперь он сам себе господин. Вот примерная история почти всех прославленных писателей нашего времени. Правда, некоторым из них удалось избегнуть горестной борьбы на поприще журналистики — либо потому, что они уже в начале деятельности располагали кое-какими деньгами, либо потому, что книги или театр сразу же их обеспечили.

За последние пятьдесят лет некоторые писатели составили себе большое состояние. Можно привести примеры. Начиная с тридцатых годов нашего века литература стала приносить солидные доходы. После всенародного успеха «Парижских тайн» Эжен Сю очень дорого продавал свои романы. Жорж Санд сначала сильно нуждалась, ей приходилось рисовать на продажу незамысловатые картинки на дереве, но в дальнейшем если она и не скопила состояния, то зажила в полном достатке. Но больше всего прошло денег через руки Александра Дюма: он заработал и промотал миллионы, жизнь его была отмечена нечеловеческим трудом и безудержным разгулом. Надо упомянуть также Виктора Гюго, который женился, не имея никакого состояния; юная чета бедствовала до тех пор, пока успех «Осенних листьев» и «Собора Парижской богоматери» не послужил началом триумфального шествия писателя, — к его услугам были отныне и почести и богатство.

В настоящее время обогащаются, главным образом, драматические писатели. В первую голову я назову Александра Дюма-сына, который настолько же осмотрителен и ловок, насколько его отец был расточителен и беспорядочен. Викторьен Сарду, сперва терпевший беспросветную нужду, также добился благосостояния и с комфортом живет в своем замке Марли, на очаровательных холмистых берегах Сены. Я мог бы умножить примеры, но и этих достаточно для того, чтобы показать: ныне занятие литературой иной раз позволяет автору скопить состояние.

Я ничего не сказал о Бальзаке. А следовало бы изучить его необычайную жизнь, если хочешь глубоко рассмотреть вопрос о роли денег в литературе. Бальзака можно уподобить промышленнику, он создавал книги, чтобы расплатиться с кредиторами. Удрученный долгами, разоренный своими деловыми начинаниями, он вновь брался за перо, видя в нем единственное, хорошо знакомое ему орудие, которое сулило спасение. Вот когда денежный вопрос стал играть особую роль. Бальзак требует от своих книг не просто средств к существованию; он хочет, чтобы они помогли ему возместить денежные потери от неудачных деловых затей. Битва продолжалась долго, состояния Бальзак не скопил, но он уплатил все долги, а это уже немало. Не правда ли, как далеко мы ушли от славного Лафонтена, который грезил под сенью дерев, а вечером усаживался за стол какого-нибудь вельможи и платил за трапезу басней. Бальзак как бы воплотил самого себя в образе Цезаря Бирото. Он тоже боролся против угрожавшего ему банкротства с нечеловеческой волей, он искал в занятиях литературой одной только славы, а обрел, кроме того, достоинство и честь.

Любопытно посмотреть, во что превратились в наши дни субсидии и пенсии. На смену королю, который как бы из своего кармана помогал литераторам, пришло государство, то есть нечто безличное. К тому же теперь получение субсидий уже не считается делом почетным, не служит свидетельством высочайшего благоволения; их назначают нуждающимся литераторам или таким, на чью долю выпала безрадостная старость; и чаще всего субсидии эти стараются завуалировать: человек получает их в виде синекуры, в виде какой-нибудь придуманной должности, что помогает ему сохранить собственное достоинство. Одним словом, теперь субсидиями не только не гордятся, а скорее стыдятся их; разумеется, они не служат признаком падения, но указывают на то, что писатель находится в стесненных обстоятельствах, а это предпочитают скрывать. Чтобы ясно представить себе нынешний взгляд широкой публики на денежный вопрос в литературе, надо вспомнить то, что случилось с Ламартином, когда он совсем разорился. Тем, кто негодовал, что Франция оставляет великого поэта в затруднительном финансовом положении, тем, кто требовал объявить национальную подписку в его пользу, во всеуслышание ответили, что страна не обязана выплачивать ренту расточительным писателям, через руки которых прошли миллионы. Ответ был суровый, но вполне в духе нашего нового общества; оно отправляется от равного для всех принципа: каждый человек должен быть кузнецом собственного состояния. Конечно, Франция, как об этом говорят, достаточно богата, чтобы платить за тех, кто составляет ее славу; однако общественное мнение, не колеблясь, делает выбор между писателем, который приобрел свободу и достоинство благодаря своим произведениям, и писателем, который протягивает руку за помощью, потому что он жил, нимало не заботясь ни о своем таланте, ни об уплате своих долгов, — оно с нежностью относится к первому и с суровостью — ко второму. В наши дни Бальзак, — я говорю о Бальзаке, жившем в XVII веке, — не считал бы для себя лестным получать субсидию от правительства. Таков пройденный нами путь.