Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

— Мне будет очень приятно пользоваться вашим обществом, сэр, — сказал мистер Пикквик.

— И мне. Это, можно сказать, находка для нас обоих. Общество, видите ли, есть… не что иное есть, как… как… то есть, общество совсем не то, что уединение: как вы думаете?

— Истинно так, и никто не будет спорить, — сказал мистер Уэллер, вступая с любезной улыбкой в разговор. — Это, сэр, что называется, правда-матка, как говаривал один продавец собачьего корма, когда горничная, подавая ему баранью кость, заметила, что он не джентльмен.

— А! — воскликнул с надменной улыбкой рыжеватый незнакомец, обозревая мистера Уэллера с ног до головы. — Ваш приятель, сэр?

— Не совсем, — сказал вполголоса мистер Пикквик. — Он, собственно говоря, мой слуга; но я охотно позволяю ему некоторые вольности, потому что, между нами, он большой чудак, и я отчасти горжусь им.

— Вот что! — сказал рыжеватый джентльмен. — На вкусы, видите ли, нет закона. Что ж касается меня, я вообще терпеть не могу чудаков — все, что имеет некоторым образом притязание на оригинальность, производит во мне корчи. — Как ваша фамилия, сэр?

— Вот моя карточка, сэр, — отвечал мистер Пикквик, забавляясь странными манерами забавного незнакомца.

— Вот что! — сказал рыжеватый джентльмен, укладывая карточку в свой бумажник. — Пикквик, мистер Пикквик — очень хорошо, можно сказать, прекрасно. Я вообще люблю узнавать чужие фамилии: это некоторым образом выручает из больших затруднений. Вот вам и моя карточка, сэр. Магнус, моя фамилия, сэр, прошу обратить внимание на это обстоятельство; Magnus, то есть великий, — как вам это нравится?

— Хорошая фамилия, — проговорил мистер Пикквик, стараясь подавить невольную улыбку.

— A имя еще лучше, — подхватил мистер Магнус. — Вообразите, ведь меня зовут Петером! Как вы его находите!

— Прекрасное имя, — сказал мистер Пикквик.

— Вообразите, все мне говорят то же. Многие мои приятели решительно убеждены, что я сделаюсь когда-нибудь великим человеком.

— Очень может быть.

— Ну, господа, дилижанс готов, если вам угодно, — сказал кондуктор.

— Вещи мои уложены? — спросил мистер Магнус.

— Уложены, сэр.

— Все?

— Все.

— Красный мешок, например?

— Уложен.

— A полосатый мешок?

— Уложен.

— A серый бумажный узелок?

— Уложен.

— A кожаная картонка для шляпы?

— Ничего не забыто, сэр.

— Теперь, не угодно ли вам садиться? — сказал мистер Пикквик.

— Нет, нет, погодите, извините меня, мистер Пикквик, — отвечал Петер Магнус, останавливаясь на колесе. — В делах этого рода я люблю совершеннейшую аккуратность; я вижу, кондуктор виляет. — Эй, любезный!

— Что вам угодно? — откликнулся кондуктор.

— Уложена ли кожаная картонка для шляпы?

— Да ведь уж я имел честь доложить вам, что ничего не забыто.

— Полно, так ли? Куда вы ее уложили? Покажите.

Кондуктор принужден был вынуть и показать владельцу требуемую вещь, и после тщательного осмотра картонка опустилась опять под козла в глубокий ящик. Успокоенный насчет этого пункта, рыжеватый джентльмен постепенно обнаружил беспокойные сомнения касательно, во-первых, красного мешка, который могли забыть, и, во-вторых, полосатого мешка, который могли украсть. Кондуктор снова принужден был представлять наглядные доказательства относительно неосновательности подобных подозрений. После всех этих церемоний, продолжавшихся около четверти часа, рыжеватый джентльмен согласился, наконец, взобраться на кровлю дилижанса, заметив предварительно, что теперь у него гора свалилась с плеч и что он совершенно счастлив.

— Подозрительны вы, сэр, Господь с вами, — сказал мистер Уэллер старший, искоса посматривая на незнакомца, когда тот возился на империале.

— Да, почти так, когда дело идет насчет каких-нибудь безделиц, — сказал незнакомец. — Зато в важных случаях я великодушен, как маленький ребенок. Теперь я спокоен, совершенно спокоен.

— Еще бы! Пора угомониться, — отвечал мистер Уэллер. — Сэмми, помоги своему господину. Другую ногу, сэр, вот так. Вашу руку, сэр, понатужьтесь. Баста. Думать надо, сэр, мальчиком вы были гораздо легче.

— Ваша правда, — сказал задыхаясь мистер Пикквик, продолжая взбираться на свое место.

— Ну, Сэмми, марш наверх, живей! — сказал мистер Уэллер. — Ступайте, Вильям, пошевеливайтесь. Берегите под аркой свои головы, джентльмены, нагибайтесь — вот так.

И дилижанс покатился по Уайтчапелю, к великому удивлению всего народонаселения этого многолюдного квартала шумной столицы.

— Сторона, сэр, не совсем веселая, — сказал Самуэль, притрагиваясь к полям своей шляпы, что делал он всегда при вступлении в разговор со своим господином.

— Справедливо, Сэм, — отвечал мистер Пикквик, обозревая прочищенными очками тесную и грязную улицу, по которой катился дилижанс.

— Замечательно, сэр, что устрицы и бедность идут рука об руку всякий раз, как выглядывают на свет.

— Что вы под этим разумеете, Сэм?

— Ничего особенного, сэр, только история вот какая: чем беднее место, тем больше охотников до устриц. Здесь, например, как изволите видеть, девчонки почти перед каждым домом торгуют устрицами на своих запачканных скамейках.

— Хорошо. Что ж отсюда следует?

— A то, сэр, что, если, примером сказать, какой-нибудь голоштанник не знает, что ему делать, он тотчас же выбегает на улицу из своей квартиры и начинает уписывать устрицы. Это, я полагаю, делается с отчаянья, сэр.

— С чего ж больше? Разумеется, — сказал мистер Уэллер старший; — соленую семгу тоже хорошо употреблять с горя, особенно если при этом водится хорошая настойка для утоления жажды. Вот почему, сэр, устрицы и семга идут рука об руку с бедными людьми.

— Это, однако ж, замечательные факты, — сказал мистер Пикквик, — я запишу их в первом же месте, где мы остановимся.

Тем временем они спокойно проехали шоссейную заставу. После глубокомысленного молчания, продолжавшегося мили две или три, мистер Уэллер старший вдруг поворотил свою голову к мистеру Пикквику и сказал:

— Странную жизнь, сэр, ведут эти шоссейцы.

— Кто? — сказал мистер Пикквик.

— Шоссейцы.

— Что он хочет сказать? — спросил мистер Петер Магнус.

— Старик мой, джентльмены, разумеет смотрителей шоссейной заставы, — заметил мистер Уэллер младший объяснительным тоном.

— Ну да, конечно, — сказал мистер Пикквик, — жизнь их, вероятно, заслуживает внимания во многих отношениях.

— Заметьте, сэр, что все это — люди, испытавшие большие несчастья в своей жизни, — сказал мистер Уэллер старший.

— Как это?

— Не могу вам объяснить, только это сущая правда. Вот почему они удаляются от света и скрывают свои горемычные головы в шоссейных будках. Здесь, с одной стороны, они находят для себя уединение, а с другой — они отмщают человеческому роду посредством сбора пошлин.

— Скажите, пожалуйста, этого никогда мне в голову не приходило, — заметил мистер Пикквик.

— A вещь очень простая, — сказал мистер Уэллер старший, — будь они джентльмены, их бы назвали мизантропами; а теперь просто-напросто величают их скалдырниками.

— Это стоит принять к сведению, — решил мистер Пикквик.

В таких разговорах, назидательных, забавных и полезных, незаметно проходило время в продолжение этой достопамятной поездки. Мистер Самуэль Уэллер говорил без устали, сообщая множество интересных замечаний, поступивших впоследствии в записную книгу ученого мужа. Со своей стороны, мистер Петер Магнус интересовался знать обо всех подробностях относительно рода жизни и специальных занятий президента Пикквикского клуба. На станциях Петер Магнус, для препровождения времени и для успокоения своего сердца, продолжал наводить справки относительно своих узелков и разноцветных мешочков.

В Ипсвиче, на проезжей улице, влево от большой дороги, стоит знаменитая гостиница, известная всему миру под названием «Большого белого коня», изображенного, для большей ясности, в виде каменной статуи, с размашистым хвостом и длинной гривой, которая, вместе с головой, возвышается на кирпичном пьедестале у главного подъезда. Стоило только побывать один раз в этой гостинице, чтоб не забыть во всю жизнь ее длинных галерей, презревших всякое украшение вроде ковров или половиков, и бесчисленного ряда комнат, закоптелых, грязных, темных, но снабженных, однако же, всеми удобствами для утоления голода и жажды.

Здесь то, у ворот этой пресловутой таверны, останавливался в былые времена дилижанс из Лондона каждый вечер, в один и тот же час и здесь же, из этого лондонского дилижанса высадились теперь, невредимы и здравы, мистер Пикквик, мистер Самуэль Уэллер и мистер Петер Магнус, успевший, наконец, окончательно успокоить свое сердце относительно сохранности своих вещей.

— Вы не здесь ли останавливаетесь? — спросил мистер Петер Магнус, когда еще раз выступили на сцену его разноцветные мешочки, бумажный узелок и кожаная картонка для шляпы. — Вы не здесь ли останавливаетесь, сэр?