Пристрастие к смерти - Филлис Джеймс

Сегодня воскресенье, но дежурный должен быть на месте. Даже если не удастся поговорить с инспектором Мискин сейчас, она сможет оставить для нее сообщение с просьбой перезвонить. До завтра ждать нельзя. Она должна отрезать себе все пути к отступлению, немедленно.

Ответил незнакомый мужской голос. Кэрол назвалась и попросила соединить ее с инспектором Мискин.

— Это очень срочно, — добавила она. — Это касается убийства Бероуна.

Пауза продлилась всего несколько секунд, в трубке послышался голос инспектора, который Кэрол немедленно узнала, хотя до того слышала его только один раз.

— Это Кэрол Уошберн. Мне нужно с вами встретиться. Есть кое-что, что я решила вам рассказать.

— Мы приедем сейчас же.

— Только не сюда. Я не хочу, чтобы вы сюда приезжали, — больше никогда. Увидимся завтра в девять часов утра. В Холланд-парке, в английском саду, что возле оранжереи. Знаете это место?

— Да, знаю. Мы приедем.

— Я не хочу, чтобы с вами был коммандер Дэлглиш. Не желаю видеть никаких мужчин. Только вы. Ни с кем другим я говорить не стану.

Наступила короткая пауза, после которой Кейт Мискин подтвердила, не выказав ни малейшего удивления:

— В девять утра. В английском саду Холланд-парка. Я буду одна. Вы не могли бы намекнуть, о чем пойдет речь?

— Это касается смерти Терезы Нолан. До свидания.

Кэрол нажала на рычаг и прижалась лбом к холодной поверхности трубки. Она чувствовала себя опустошенной, у нее кружилась голова, сердце билось так сильно, что от его ударов, казалось, сотрясалось все тело. Что она будет чувствовать потом, как сможет жить дальше, зная, что сделала? Ей хотелось громко крикнуть: «Дорогой мой, прости, прости меня! Прости». Но она приняла решение. Пути назад не было. Ей чудилось, что в воздухе — словно фантом предательства — все еще висит летучий аромат духов Барбары Бероун и что он не выветрится из ее квартиры никогда.

Книга пятая

Резус положительный

1

От назойливости незваных посетителей и недоброжелательных глаз Майлса Джилмартина ограждало несколько постов проверки и перепроверки, которые Дэлглишу, с трудом подавлявшему раздражение и нетерпение, казались скорее изобретательной детской игрой, нежели действительно необходимыми или эффективными мерами. Он был не в настроении играть в подобные игры. Поэтому к тому времени, когда его наконец провела в кабинет Джилмартина личная секретарша, неприятно сочетавшая в себе исключительную красоту с самодовольным сознанием привилегии служить такому великому человеку, Дэлглиш уже не мог себя сдерживать. Хотя в кабинете присутствовал Билл Даксбери, он сразу же после официальных приветствий дал себе волю:

— Предполагается, что мы должны быть на одной стороне, если ваше ведомство в состоянии принимать чью-либо сторону, кроме своей собственной. Пол Бероун убит. Если я не получаю поддержки от вас — как вы себе представляете, откуда еще я могу ее получить?

— Я понимаю ваше раздражение, мы действительно не сообщили вам раньше, что Траверс у нас работала… — попытался успокоить его Джилмартин.

— Работала? Вы говорите так, словно речь идет о производственном конвейере. Вы ничего мне не сказали. Я вынужден был сам все выяснять. О, я знаю дух, царящий в вашем мире. Он напоминает мне годы учебы в начальной школе. Там тоже — свои маленькие секреты, свои пароли, церемонии посвящения. Но когда же вы наконец, черт возьми, повзрослеете? Ладно, я понимаю, иногда это до некоторой степени необходимо. Но у вас это превратилось в манию. Секретность ради секретности, бумажная волокита, шпионская бюрократия. Неудивительно, что ваша организация порождает предателей в собственной среде. Я же тем временем расследую реальное убийство, и мою работу весьма облегчило бы, если бы вы перестали играть в свои игры и вернулись к действительности.

— Уверен, что эту речь было бы не менее уместно обратить и к МИ-5, — примирительно сказал Джилмартин. — В том, что вы говорите, есть свой резон, хотя излишнего энтузиазма следует избегать так же, как и чрезмерной забюрократизованности. Но какая организация не страдает этой болезнью? В конце концов, мы имеем дело с информацией, а информация ничего не стоит, если она не подтверждена документально. Мы предоставляем налогоплательщикам товар за каждый фунт их денег.

— Вы действительно не поняли ни слова из того, что я сказал?

— О, разумеется, я все понял, Адам. Но это так на вас не похоже. Какая горячность! Вы начитались шпионских романов.

Года три назад, с тоской подумал Дэлглиш, Джилмартину могло бы прийти в голову, хотя он и не решился бы произнести это вслух: «Это все ваша поэзия». Но теперь так сказать уже нельзя.

— Вы уверены, что убийство Бероуна каким-то образом не затрагивает вас лично? — продолжал Джилмартин. — Вы ведь знали его, не так ли?

— Ради Бога, если кому-то кажется, что я веду это дело так, а не иначе потому, что лично знал жертву, я могу устраниться.

На вежливом, почти бесцветном лице Джилмартина впервые за время разговора промелькнуло нечто вроде беспокойства.

— О, я бы не стал этого делать. Во всяком случае, всего лишь из-за какого-то мелкого упущения с нашей стороны. Кстати, я предполагаю, что Бероуна, может, и не убили. Ходят слухи, будто он покончил с собой, — ведь к тому времени он был явно не в себе. Эта его новая привычка спать в церковных ризницах… И потом, разве он не утверждал, что на него снизошло некое божественное откровение? Не прислушивался к каким-то голосам, вместо того чтобы слушать, что говорит премьер-министр? А эта странная церковь, которую он почему-то выбрал. Я бы понял, если бы это была поздняя английская готика, но романская базилика в Паддингтоне, безусловно, неподходящий выбор для доброго сна, не говоря уж о поисках собственного пути в Дамаск.[31]

Дэлглиша подмывало спросить, находит ли он церковь Святой Маргариты в Вестминстере более подходящей. Джилмартин, не без самодовольства продемонстрировав по крайней мере поверхностное знание церковной архитектуры и Священного Писания, вышел из-за стола и стал расхаживать от окна к окну, будто бы только сейчас сообразив, что он — единственный из присутствующих — сидел и тем самым ставил себя в невыгодное положение, располагаясь ниже остальных. Он мог позволить себе хорошего портного и одевался с тщательной официальностью, которая, будь он менее самоуверен, позволила бы заподозрить, что он отдает себе отчет в некоторой сомнительности репутации секретной службы и не хочет усугублять эту сомнительность какой бы то ни было небрежностью в манерах или внешнем виде. Но на самом деле он одевался так — как, впрочем, делал и все остальное, — только чтобы доставить себе удовольствие. Сегодня он был элегантен в серых тонах. Поверх строгого костюма в едва заметную более темную полоску его почти бескровное лицо и прилизанные волосы, преждевременно поседевшие и зачесанные назад с высокого лба, подчеркивали как избранный им образ, так и цветовую гамму — досконально продуманная композиция в серых и серебристых оттенках, на фоне которой «галстук старой школы»,[32] несмотря на его относительную строгость, выделялся как кричащее знамя демонстративного вызова.

По контрасту с Джилмартином, Билл Даксбери, коренастый, краснолицый, громогласный, напоминал фермера, более преуспевающего в сельском хозяйстве, нежели в светскости. Он стоял вполоборота к окну, словно ребенок, получивший указание держаться в стороне от взрослых и их дел. Дэлглиш заметил, что он недавно сбрил усы. Без них его лицо казалось голым и незавершенным. Одет он был в клетчатый твидовый костюм, слишком теплый для относительно мягкой осени; шлица на спине разошлась на полных, весьма напоминающих женские ягодицах. Когда Джилмартин смотрел на него, что случалось нечасто, на его лице появлялось болезненное и несколько удивленное выражение, видимо, относившееся как к фигуре подчиненного, так и к делу рук его портного.

С самого начала стало ясно, что говорить будет Джилмартин. Даксбери предварительно проинформировал его, но теперь ему надлежало молчать, покуда не спросят. Дэлглишу вдруг вспомнилась вечеринка, на которой ему довелось присутствовать несколько лет назад. Он оказался тогда сидящим рядом с одной из присутствовавших женщин на оттоманке, предназначенной на троих, но вмещавшей от силы двух человек. Вечеринка происходила в георгианской гостиной дома на Айлингтонской площади, хотя ни имени хозяйки, ни повода, по которому собрались гости, он, хоть убей, вспомнить не мог. Его соседка была немного подшофе, не сильно, однако достаточно, чтобы стать игривой, веселой и откровенной. Имени ее память Дэлглиша не сохранила, да это и не важно. Они просидели рядом с полчаса, прежде чем хозяйка дома тактично развела их. Он лишь отчасти помнил, о чем шел разговор. Дама рассказывала, что они с мужем живут в пентхаусе, выходящем на улицу, где студенты любили устраивать свои демонстрации, и полиция — дама не сомневалась, что те люди были из специальной службы, — попросила разрешения расположиться в их гостиной, чтобы делать снимки из окна.