Жизнь лондонского дна в Викторианскую эпоху. Подлинные истории, рассказанные нищими, ворами и продажными женщинами - Генри Мэйхью

на свободу, я впервые с тех пор, как оказался в Лондоне, написал домой и получил ответ, в котором говорилось, что мой отец умер после нескольких лет болезни, что мне нужно приехать домой и что, если мне нужны деньги, мне их пришлют. Кроме того, мне должны были передать некоторые вещи, согласно желанию моего отца.

Я поехал домой, и у меня появились мысли, чтобы остаться там. Положение моей матери было не такое хорошее, как я думал; после смерти отца собственность, оставленная ему моим дедом, перешла к дальнему родственнику. Тогда и сейчас она еженедельно получает некоторую сумму из старого уэслианского фонда для вдов священников.

Я поехал домой в конце 1853 года и имел намерение погостить там, хотя я обещал Салли вернуться через несколько недель. Вскоре мне надоела сельская жизнь, хотя мои родные были очень добры ко мне, и, пробыв семь недель дома, я в начале 1854 года возвратился в Лондон и начал работать в одиночку. Я воровал часы и булавки для галстуков. Не занимался кражами из женских карманов, если со мной не было товарищей. Уходил на дело и смешивался с толпой один.

В конце 1854 года я получил еще шесть месяцев тюрьмы в полицейском суде на Хикс-Холл, и меня отправили в Колдбат-Филдз. Мне сказали, что, если я еще раз попаду в поле зрения властей, меня сошлют на каторгу.

Я вышел на волю в 1855 году и с тех пор мало работаю. Я иногда выступаю в роли прикрытия Салли в омнибусах и обычно ношу с собой дорожную сумку или что-нибудь другое. Обычно я сажусь в омнибусе напротив нее и стараюсь как можно дольше занимать какую-нибудь женщину разговором, в то время как она сидит от нее по правую руку. За это Салли получила в 1855 году двенадцать месяцев, и в то время, что она была в Вестминстерской тюрьме, я впервые начал отбивать чечетку на улице. Я не занимался воровством до 1856 года, когда в Гайд-парке украл у одной женщины кошелек, в котором было несколько соверенов и немного серебра. Я жил на эти деньги до тех пор, пока Салли не выпустили по истечении срока ее наказания.

Когда она вышла на свободу, я сказал ей, чем занимался, и обнаружил, что она сильно изменилась и больше не хотела заниматься кражами. Я достаточно зарабатывал на жизнь, отбивая чечетку на улицах в течение почти двух лет. Потом я несколько раз промок и слег снова. Тогда Салли познакомилась с женщиной, которая промышляла по-другому: воровала в магазинах. Пока одна из них занимала продавца делом, другая крала кусок шелка или другие товары. В это время она начала пить. Я обнаружил, что она часто доставала вещи и продавала их, прежде чем прийти домой, с целью достать выпивку. Однажды до меня дошла весть, что ее арестовали и она находится в полицейском суде в Марилебоне. Я заплатил адвокату, чтобы он выступил ее защитником в суде, и ее оправдали.

После этого я сказал ей, что если она не довольна тем, что я стал чечеточником, то я снова возьмусь за старое. Так я и делал несколько раз за прошедший год, пока я трижды не попал в Клеркенвелльскую камеру предварительного заключения. Полицейский получил украденные вещи, но был так поглощен моим арестом, что забыл об истце, который так и не был найден, и меня отпустили.

После этого случая я сказал Салли, что больше не буду заниматься воровством, и сдержал слово. Я знаю, что если бы меня отдали под суд на этот раз и признали бы виновным, то сослали бы на каторгу.

С тех пор я зарабатываю себе на жизнь, отбивая чечетку на улице. Я зарабатываю два шиллинга или два шиллинга шесть пенсов за час или полтора в вечернее время и кое-как перебиваюсь.

В течение шести или семи лет, когда я занимался карманными кражами, я зарабатывал много денег. Наши расходы на хозяйство на протяжении многих недель доходили до 4–5 фунтов стерлингов, когда мы питались самыми лучшими продуктами. Кроме того, мы ходили в театры и другие места развлечений, иногда в «Винные погреба» и «Угольную дыру».

Лондонские карманники обычно знакомы друг с другом и помогают товарищам в трудную минуту. Они часто встречаются с домушниками. Большое количество женщин, которые живут с карманниками и домушниками, занимаются кражами из магазинов, так как им нужно содержать себя, когда их мужчины сидят в тюрьме.

Женщину будут считать ни на что не годной, если она не сможет оплатить своему мужчине адвоката и содержать его несколько дней после отсидки; деньги на это она достает, воруя товары из магазинов и обчищая карманы в омнибусах.

Я много общался с карманниками в различных районах Лондона. Их еженедельный доход непросто подсчитать, так как он зависит от разных обстоятельств. Возможно, в один день они получают 20 фунтов или 30 фунтов, другой день выдается совсем неудачным. Вообще, они очень суеверны, и, если им что-то мешает, они ничего не будут делать. Если они видят человека, которого ограбили раньше, то считают это невезением и не предпринимают никаких попыток.

Они очень щедры, помогая друг другу в тяжелую минуту или в беде, но у них нет организаций, так как их было бы невозможно содержать. Многие из них могут находиться в тюрьме по пять-шесть месяцев в году. Некоторые получают длительные сроки каторжных работ или ссылки. Или у них могут кончиться силы, и они бросают эту беспокойную, преступную жизнь.

Обычно они не считают кражу мужских часов такой же выгодной, как кража кошелька из женского кармана, по той причине, что кошелек можно выбросить, монеты разменять, и можно снова немедленно приступать к работе. Но когда они берут часы, они должны сразу же отправиться с ними к скупщику, так как держать их при себе небезопасно. Хорошие серебряные часы могут в настоящее время принести чуть больше 25–30 шиллингов, даже если они стоили 6 фунтов. Хорошие золотые часы принесут не больше 4 фунтов. Я работал два или три часа и за это время добывал, наверное, шесть кошельков. Кошельки я выбрасывал, чтобы нельзя было обнаружить кражу. Например, если вы взяли часы и положили их в свой карман, имея при этом свои собственные часы, и если вас случайно «засекли», то вас задерживают и обыскивают; а так как при вас найдут вторые часы, то это улика против вас.

В карманы брюк воры залезают редко, разве что в толпе. В любом