Лабиринт мертвеца - Евгений Всеволодович Рудашевский

От Настиных слов мне стало дурно, и Гаммер приободрил меня, сказав, что в банке наверняка лежал обычный птичий корм. Он испортился и теперь, конечно, никак не простимулировал бы размножение молодых птиц, но был именно кормом, а не прахом. Следом Гаммер пошутил, что в «Крови джунглей», которую он читал, наши приключения на маяке, пожалуй, уместились бы в короткий абзац, хотя для нас тут прошла целая жизнь.

«Твой Паттерсон впихнул бы их в одно предложение! – подумала я. – И его герои точно нашли бы в банке что-то ценное: старинный артефакт, карту пиратов с красным крестиком посередине, настоящий золотой самородок».

Я не сказала этого вслух. Даже не попыталась.

«Интересно, кто-нибудь заметил, что я молчу уже больше… часа? Или двух…»

– Я теперь иначе буду читать приключения, – признался Гаммер. – Буду примерно представлять, сколько всего прячется между строками, сколько остаётся за кадром.

В надежде развлечь меня Гаммер шутил о прочитанных им романах и сам же смеялся над своими шутками, а Глеб наконец вызвал такси, но сказал, что оно доберётся до нас через сорок минут.

– Сорок минут?! – возмутилась Настя.

– Ну, водитель Михаил едет из… Гвардейска.

– Что?!

– Никого ближе не оказалось.

– Да мы за это время сами дойдём! Отменяй поездку.

Выдвинулись пешком. Добрались до палатки фельдшерско-акушерского пункта, когда Гаммер вспомнил про оставленное под столбом покрывало. Сбегал за ним, и дальше мы шли не останавливаясь. Миновали недостроенную церковь, кладбище на въезде в Заливино, проскочили болотистый лесок. Шагали бодро, весело, и тревожность вроде бы отступила, а когда мы вышли на дорогу, ведущую в Полесск, мне стало плохо. Заломило всё тело. Зачесались царапины на ладони. Заныла правая коленка, хотя до этого она вообще не болела. И я вдруг почувствовала, до чего сильно расшибла попу. Почему-то именно правую ягодицу. Она пульсировала. Не удавалось без дрожи к ней прикоснуться, а джинсы тёрлись об неё, как наждачка. Я отстала, добрела до обочины. Подумала, что слабость пройдёт, но опустилась на колени и поняла, что больше не сделаю ни шагу.

– Ты чего? – Настя вернулась ко мне.

– Не могу, – ответила я. И это были мои первые слова с той секунды, как я перелетела через колючую проволоку. – Не могу.

– Ну, ты чего?! Всё будет хорошо! Сиди-сиди. Мы вызовем такси.

– Долго…

– Ничего! Подождём. Не вставай. Ты у нас тот ещё акробат! Я никогда такого не видела! И знаешь что? Я перепугалась до смерти! А ты вон какая! Даже не пискнула!

– Пискнула.

– Пискнула? Да ты там так закричала, что всё Заливино слышало! Но ты молодец! Как кошка, приземлилась на попу! Встала и пошла себе. Я бы на твоём месте костей не собрала. А тебе хоть бы что! Ну?

Я подумала, что заплачу, но плакать не хотелось. Хотелось спать. Настя села рядышком и обняла меня. Грязь и пыль обочины её не смутили. Я пристроилась к Насте бочком. Положила голову ей на плечо и провалилась в сон. Как по щелчку. Всё стало чёрным, тихим и умиротворённым. Никогда бы не подумала, что могу вот так уснуть! Когда я открыла глаза, мы уже ехали в такси. Я и не заметила, как меня перенесли в машину. Гаммер сидел на переднем сиденье, а Настя и Глеб теснились со мной сзади – старались высвободить мне побольше места, и моя голова лежала у Насти на коленях.

Я не сразу поняла, где мы. Растерянно посмотрела в окно. Увидела, как промелькнул дорожный указатель на Константиновку, и догадалась, что Глеб взял такси прямиком в Калининград. Решила, что нужно будет извиниться перед Тамарой Кузьминичной за неожиданный отъезд. Она, наверное, считала, что мы до сих пор гуляем по Полесску. Или потеряла нас и волновалась. Я хотела взглянуть на смартфон – нет ли там пропущенных вызовов, но стоило мне пошевелиться, как вернулась боль. Настя заботливо опустила ладонь мне на лоб и что-то сказала. Я не услышала, потому что вновь задремала. В следующий раз проснулась, когда мы подъезжали к Безымянному переулку. Различила знакомые деревья, знакомые дома, затем деревянную чешую нашего дома и не сдержала слёз. Мне стало горько от мысли, что я расстрою родителей своим пришибленным видом и, чтобы не пугать их, не скажу им всей правды о нашей поездке. Но ещё горше было от того, что наши приключения закончились. Мы не справились с загадками Смирнова. Не узнали его тайну. Я почувствовала себя обманутой. Возмутилась и, превозмогая боль, подняла голову. Посмотрела Насте в глаза. Заявила, что не сдамся.

– Мы доберёмся до этого дурацкого сундука! Слышишь меня?!

– Слышу, – улыбнулась Настя. – И я знала, что ты так скажешь. У меня уже есть план.

– У нас есть план! – Гаммер, оттянув ремень безопасности, выглянул к нам из-за спинки переднего сиденья.

– У нас, – согласилась Настя.

– Вот и славно, – вздохнула я с облегчением. – Завтра соберёмся в штаб-квартире и всё обсудим.

Глава семнадцатая

Последний день в Калининграде

Перед экзаменом по литературе я получила три хорошенькие видовые открытки: из Воронежа, из нидерландского городка Керкраде и из венецианской коммуны Конельяно. Мне особенно понравилась российская карточка, украшенная цветными вырубками. Посткроссерша Мила каллиграфическим почерком переписала для меня четверостишие Эдуарда Асадова:

Как мало человеку надо!

Одно письмо. Всего-то лишь одно.

И нет уже дождя над мокрым садом,

И за окошком больше не темно…

Строки были простенькие, про Асадова я прежде не слышала, однако настроение как-то сразу поднялось, и в школу я отправилась с улыбкой. Сдала литературу на тридцать три балла, то есть на отлично. Нашему классу повезло с пандемией. Глупо говорить о везении, как-либо связанном с пандемией, но обычно девятиклассники сдавали четыре экзамена – два обязательных и два дополнительных по выбору, а нам дополнительные экзамены заменили одной итоговой работой в формате ОГЭ. От неё зависел наш профиль в десятом классе, и мы писали её в конце мая в своей школе, даже не пришлось никуда ехать, и не скажу, что учителя как-то уж слишком строго за нами наблюдали. В любом случае задания оказались лёгкими. Я быстренько разобралась с отрывком из «Бедной Лизы», проанализировала и сравнила два тютчевских стихотворения, а дольше всего просидела за сочинением – чересчур подробно написала о Бэле из «Героя нашего времени» и скомкала заключение, потому что могла не успеть начисто переписать черновик, но тридцать три балла получила и