Элегантность - Кэтлин Тессаро

– Ты пришла! Ты выглядишь потрясающе! – говорит он.

В ответ я могу только рассмеяться.

– Ничего подобного, я вовсе не так выгляжу. Уж не знаю, как получилось, но я, по-моему, неверно истолковала твое приглашение. Как видишь, я оделась для морского путешествия!

– А оно бы тебя порадовало? – Он протягивает мне руку.

– Да уж и не знаю… Признаться, я немного боюсь воды. И по-моему, пришла рановато. Может, я пока помогу тебе подготовиться к встрече гостей?

– Ну да, конечно. – Он оглядывается. – Резонно. Да чего же ты стоишь там на холоде?

Я беру его руку и спускаюсь вниз, в теплое помещение корпуса яхты.

Внутри все как в настоящем доме, только очень узеньком. Через камбуз мы проходим в ярко освещенную гостиную каюту, из которой еще одна дверь ведет в спальню. В гостиной очень мило – стены сплошь уставлены книгами и повсюду стопки нотных альбомов. У дальней переборки стоит пианино, тоже заваленное нотами. На полу старенькие потертые ковры с восточным орнаментом, на подоконнике целая коллекция компакт-дисков, и на всех возможных поверхностях груды книг. Единственное свободное, ничем не заваленное пространство во всей каюте – это маленький круглый столик красного дерева с изящно накрытым обедом на двоих.

– О-о! – Я разглядываю его с удивлением. – Это что же, для меня? То есть для нас, я хочу сказать?

Он лукаво улыбается.

– Да. Если ты останешься.

И тут я начинаю понимать, что происходит.

– Значит, больше никто не придет на твою вечеринку?

– Нет, Луиза. Только ты. Надеюсь, ты не возражаешь?

– Понятно. – Я присаживаюсь на подлокотник дивана. – Значит, только я?

Он кивает.

И тогда я говорю то, чего совсем не хотела, но мне пришлось. Я смотрю на свои руки, на безымянный палец, где когда-то было обручальное кольцо.

– Эдди, ты же знаешь, сколько мне лет. Мне тридцать три года. Я на девять лет старше тебя.

– Так это же прекрасно! – Он улыбается.

– Но это еще не все. Я разведена. Я ни с кем не встречалась уже много лет. Я… я родом из Питсбурга! Мне очень жаль, если я как-то ввела тебя в заблуждение, заставив думать, будто я моложе и… я не знаю… не такая, как на самом деле… Ты замечательный человек, и я восхищаюсь тобой настолько… настолько…

Он перебивает меня:

– Так ты хочешь порвать со мной? Мы ведь даже еще ничего не успели.

У меня начинает противно сосать под ложечкой – до боли знакомое, отвратительное чувство одиночества и безнадежности.

– Нет, я вовсе не хотела, чтобы мои слова прозвучали так высокомерно… Просто я… немного смущена и не понимаю, зачем тебе все это. То есть я не знаю, кем ты меня считаешь, но я вовсе не… я… – Голос мой дрожит, и я вдруг выпаливаю: – Да я просто … картошка!..

Он смотрит на меня, удивленно моргая.

– Прости, я не понял, ты сейчас назвала себя картошкой?

Я киваю. Мне вдруг вспоминается просторный зал Национальной галереи и серенькая убогая женщина лет тридцати в сером бесформенном платье, с тоской разглядывающая черно-белый мир, запечатлевший фантастическую красоту и роскошь. Эдди гораздо красивее, талантливее и элегантнее, чем все эти знаменитые лица, вместе взятые.

Горло мое сжимает тяжелый комок, глаза щиплет от набежавших вдруг слез.

– Да, Эдди, картошка! Самая настоящая картошка!

Как известно, картошка не бывает элегантной.

– Постой-ка, Луиза. – Он подходит ближе. – Что это означает?.. Какая еще картошка?

Я встаю и порываюсь уйти.

– «Картошка» означает, что я просто не могу этого сделать… «Картошка» означает… что я должна уйти отсюда, что мне очень жаль… Я должна уйти…

Он обнимает меня за плечи.

– Так это у вас в Питсбурге так называют? Ну давай же, скажи еще!.. – шепчет он.

От него пахнет цветами и теплом, ну в точности как в тот день, когда мы дремали на солнышке в обнимку, и я буквально таю от желания раствориться в этом тепле, в его объятиях.

Но это уже слишком.

«Это глупо, – твердит мне внутренний голос. – Ты не можешь так поступить!» И я вдруг понимаю, что тону в этой глубине. Я потеряла из виду береговую линию, и вокруг меня теперь повсюду только одна вода. В панике я отталкиваю его.

– Мне жаль, Эдди. Мне действительно очень жаль. – Я срываюсь с места и как сумасшедшая несусь наверх, чтобы поскорее выбраться на сушу.

Он не бежит за мной, не догоняет.

И только уже на заднем сиденье такси, вся в слезах, я понимаю, что до сих пор держу в руках видеокассету и бутылку шампанского.

Когда я возвращаюсь домой, там никого нет – Колин и Риа куда-то ушли. Зато мне пришла посылка, которая лежит на обеденном столе.

Это запоздалый подарок к Рождеству от моей матери – аккуратно обернутый в золоченую бумагу и перевязанный белой шелковой ленточкой с бантиком. Под ленточкой открытка:

Здравствуй, детка!

Я нашла это недавно на чердаке и подумала о тебе. Помнишь?

Ты всегда заботилась о собственном стиле!

Ты очень смелая, Луиза, и я всегда гордилась этим твоим качеством.

Держись, Луиза, не сдавайся. Все самое лучшее у тебя еще впереди.

Очень тебя люблю. Твоя мама.

Я разворачиваю посылку. Там, аккуратно проложенный дополнительным слоем прозрачной бумаги, лежит кремового цвета замшевый пиджачок, который она купила, когда мне было двенадцать.

Молнии

Молнии – это начало и конец. Каждый вечер начинается с того, что жена, собираясь куда-нибудь, просит мужа застегнуть ей молнию, что он и делает с рассеянной поспешностью. Однако если эта дама, умна, и удачлива, этот же самый вечер закончится тем, что супруг будет сгорать от нетерпеливого желания расстегнуть ее молнию снова!

– Эдди! Привет! Эдди!

На пирсе темно, и ветер бушует, дробя мелкую черную волну, хлещущую о борт яхты. Внутри горит свет, но звуков фортепьяно не слышно. Может, он куда-нибудь ушел? И может, даже не один, а с кем-нибудь, и я опоздала?

– Эдди, ты там? Эдди!

Но ответа нет. И мне в голову вдруг приходит мысль – а что, если он все-таки там, слышит меня, но просто не хочет со мной разговаривать? Больше никогда.

Я сама все испортила. Уничтожила.

Но делать нечего. Я поворачиваюсь и бреду вдоль причала, сгибаясь под порывами чудовищного ветра и из последних сил борясь с желанием повернуть назад. Натянутые канаты и тросы, раскачивающиеся фонари – кажется, будто буря сейчас вырвет все это с корнем и унесет вдаль.

От очередного сильного порыва ветра я не удерживаюсь на ногах и неожиданно и резко падаю, словно земля ушла у меня из-под ног и, лопнув, ударила по лицу. Я успеваю выставить вперед руки, и теперь кожа на них содрана до крови, из сумки вывалилось все содержимое и разлетелось в разные стороны.