Элегантность - Кэтлин Тессаро

За столом все замирают и устремляют взоры на меня.

– О, простите! – начинаю я лебезить. – Совсем не хотела вас обидеть…

– Что? – Дедушка теребит слуховой аппарат. – Говорите четче, девочка! Это все ваш нечистый американский акцент! И почему вы все так глотаете слова?! Как там сказал Черчилль: «Людей разделяет один общий язык!» Х-ха! До чего точно выразился!

Вдруг от его головы отскакивает зеленая виноградина.

Передернувшись, дедушка возмущенно вопит:

– Э-эй!..

Я пытаюсь определить, откуда прилетела ягода, и вижу Эдди, который, уткнувшись в тарелку, с поразительной сосредоточенностью гоняет по ней горошины. На меня он старается не смотреть, явно боясь разразиться хохотом.

– Что здесь происходит? – вопрошает дедушка. – Это что, виноград? А у меня почему нет винограда?! Я участвовал в войне и заслужил, чтобы мне подали виноград! Кто прячет виноград?

– Отец, – миссис Симпсон-Сток закатывает глаза к небесам. – Никто не прячет виноград. Он лежит в самом центре стола. В самом центре! – Она автоматически переходит на крик. – И не надо кричать, от этого собаки волнуются.

– На хрен твоих собак! – Он тянется к середине стола и берет себе гроздь, на всякий случай бережно прижимая ее к груди. – Если еще какой ублюдок будет швыряться виноградом, то предупреждаю, ему не поздоровится! – угрожающе объявляет он, окидывая подозрительным взглядом собравшихся. – Я всю войну винограда не видал. Да что там винограда, помидора простого! Вот, угощайтесь. – Он протягивает мне половинку грозди. – Если бы не ваши вонючие американцы, никто из нас тут сейчас не сидел, и уж тем более не обжирался виноградом!

– Благодарю вас. – Я, вне всякого сомнения, сильно выросла в его глазах, хотя почему, так и остается для меня загадкой. (Возможно, те самые «особые отношения» между Британией и Америкой под мощными ударами лишь крепчают.)

На десерт нас потчуют сладким липким пудингом со взбитыми сливками, вслед за которым подают в крохотных наперсточках тепловатый «Нескафе». В 21.47 мы наконец свободны. Миссис Симпсон-Сток встает из-за стола и гордо удаляется в сопровождении своей мохнатой свиты. Остальные устремляются за ней, оставив за столом лишь ее престарелого отца, который все еще не может оторваться от винограда и лихорадочно заталкивает ягодки в рот, получая удовольствие скорее от их доступности и, нежели от вкуса.

В коридоре Поппи поворачивается ко мне и шепчет:

– Тяпнем по чуть-чуть на свежем воздухе?

Флора распахивает кардиган и показывает мне карманную фляжку, засунутую за пояс юбки.

– Пошли! – Она хихикает, и мы трое, обогнав остальных, убегаем на улицу.

– Бежим к дубу! – бросает клич Поппи.

Мы скидываем туфли и несемся босиком по прохладной сырой траве к громадному старому дубу, раскинувшемуся посреди лужайки. Там мы падаем на землю, задыхаясь и хохоча.

– Боже, чего бы только я сейчас не отдала за пакетик чипсов! – вздыхает Флора, пуская фляжку по кругу.

– Это точно. Или за коробочку шоколадного печенья «Кедберри»! – соглашается Поппи.

– Так вот оно что! – Я смеюсь. – Значит, я не одна осталась голодная?

– Вообще-то это одна из причин, почему мы приезжаем сюда, – говорит Поппи, – Когда я набираю пару лишних килограммов, то просто еду на выходные домой. Дешевле, чем спа-массаж, и гораздо эффективнее.

– Верно, Поппи. Твоя мама кого угодно отучит переедать, – замечает Флора. – Несколько раз поужинаешь в Лауер-Слотер и всю оставшуюся жизнь будешь смотреть на еду по-другому. Мне кажется, ей следует отвязывать перед сном собачек, чтобы гости не рванули в ближайший ночной мини-маркет.

– А тут есть ночной мини-маркет? – спрашиваю я, оживившись.

– Далеко. За несколько миль отсюда, – хором отвечают подружки.

– Ой-ой-ой! Бедная Поппи! Неужели ты и вправду росла на такой еде?

Поппи делает большой глоток и передает фляжку дальше.

– Ну что тебе сказать? В детстве я единственная считала школьные обеды пищей богов. Я с радостью уминала все – и вареную капусту, и жесткое мясо, и крупяные пудинги. И ненавидела уезжать домой на каникулы.

Прислонившись спинами к стволу и задрав головы, мы смотрим на звезды сквозь ветви старого дуба, шевелящего листвой на ветерке. В вечерней тишине разливается хор сверчков. И больше ни звука, если не считать урчания наших пустых желудков.

На следующее утро я просыпаюсь от оглушительных аккордов «Hammerklavier» Бетховена. Определенно, Эдди ранняя пташка. Однако дальше начинаются сюрпризы не самого лучшего свойства. Перед утренним кофе я делаю пробный заход в ванную, но обнаруживаю, что там нет горячей воды. Судя по всему, миссис Симпсон-Сток – страстная приверженка ранних подъемов. Она встает с рассветом, освежается холодным обливанием и никак не может понять, почему другим нужно что-то большее. С нескрываемой враждебностью она смотрит на людей, чей утренний туалет включает в себя такие экстравагантные капризы, как горячая ванна и душ. Как большинство британцев, чье детство пришлось на военные или первые послевоенные годы, она считает ванну откровенной роскошью, а горячую воду – пустой прихотью. Если вы хотите по-настоящему разозлить ее, вам нужно всего лишь упомянуть о тревожном явлении среди молодежи, заимевшей привычку мыть голову каждый день, и она тут же впадет в истерику, по глубине и размаху уступающую только ее чувствам по поводу закона о карантине для животных и закрытия Института женщин.

И вот, скрючившись и дрожа от холода, я поливаю себя ледяной водичкой из ручного душа. Это единственный быстрый способ проснуться, хотя я предпочитаю кофе.

Затем, одевшись в джинсы и футболку, я отправляюсь вниз в поисках пищи. Вот уж в какой еде преуспели англичане, так это в завтраках, Мне мерещится серебряное блюдо с огромной яичницей с зажаренными до хрустящей корочки шипящими колбасками, беконом, помидорами и душистыми грибочками и возвышающаяся рядом гора теплых тостов. Однако столовая почему-то пуста – никаких признаков жизни, никаких тебе яичниц и колбасок. Методом тыка нахожу кухню, где среди гор грязной посуды важно прохаживается женщина необъятных размеров.

– Здравствуйте! – осторожно говорю я, задаваясь вопросом, откуда взялись все эти тарелки.

– Здрасьте. – Она не утруждает себя тем, чтобы обернуться.

– Э-э… скажите, а что люди обычно делают здесь, чтобы позавтракать? – вопрошаю я.

– Они встают вовремя, – сердито отвечает она. – И спускаются вниз самое позднее к восьми.

– О-о! – Я замечаю остатки жареного бекона и пухлого омлета, которые на моих глазах тут же летят в мусорное ведро.

– На столе есть каша, и молоко в холодильнике, – сурово сообщает она.