Мифы и легенды старой Одессы - Олег Иосифович Губарь

11 апреля 1819 года в метрических книгах греческой церкви Святой Троицы отмечено крещение Катерины, дочери отставного подполковника Спиридона Прокопеуса и его жены Елены. Далее, 3 июня 1820-го, зафиксировано крещение, а 10 марта 1821 года смерть сына Спиридона и Елены, Константина. Параллельно есть запись о крещении 15 февраля 1820 года «младеницы Евдокии», дочери подполковника Спиридона Прокопеуса и его жены Анастасии. Другая его супруга, Екатерина, умерла 20 марта 1828 года в возрасте 35-ти лет, фиксируется крещение совместной дочери Аспасии (1825). Далее появляется следующая жена, Замфира, от которой родилась дочь Надежда, крещёная 17 января 1831 года. Есть запись о смерти Замфиры от 30 декабря 1853 года в возрасте 50 лет, где чётко прописано, чья она супруга, причем Спиридон Иванович в это время ещё жив.

Что же тут не сходится? Пожалуй, лишь параллельное наличие двух жен. Правда, запись о смерти незамужней дочери Екатерины Спиридоновны от 1 марта 1853 года определяет ее возраст в 28 лет, но тогда она родилась не в 1819-м, а в середине 1820-х. Так или иначе, а этот Прокопеус пережил, как минимум, трех жён, и все они были значительно моложе его. Не подумайте, будто я на что-то намекаю. Может, просто жизнь у них была тяжелая. К сожалению, не все метрические книги до нас дошли, а потому мы не знаем, когда именно упокоился с миром этот привлекательный персонаж с путаной биографией.

Николай Иванович Прокопеус — третий из братьев и тоже отставной подполковник — записан восприемником при крещении Аспасии, дочери Спиридона и Катерины, 25 июля 1825 года. В это время он значится капитаном, то есть ещё состоит в воинской службе. В отставку он вышел подполковником в начале 1830-х годов, и 19 августа 1834-го сочетался браком с Ангеликой Паппа, дочерью турецко-подданного Афанасия Дмитриевича Паппа (Папа-Никола?). Чтобы сразу покончить с бухгалтерской генеалогией, докладываю: Ангелика ушла из жизни 17 августа 1866 года в возрасте 50 лет, пережив своего далеко не молодого мужа.

Из имеющихся данных видно, что отцовским домом Николай владели совместно со Спиридоном Ивановичем, и после женитьбы на Ангелике ему надо было как-то обустраиваться отдельно. С этой целью он в 1835 году приобрел три места в Базарном переулке, меж Успенской и Базарной улицами (нынешние №№ 1–5 по переулку Ониловой). Для компенсации трат Прокопеусу пришлось продать доставшийся при разделе наследства водочный завод близ Водяной балки, реализация продукции которого, разумеется, контролировалась питейным откупом.

Но вернёмся к более интересным объектам — домам братьев Прокопеус на перекрестке Греческой и Екатерининской улиц. Дом, построенный Ксенофонтом в конце 1820-х, оценивался выше патриархального. В том и другом в разное время размещались самые разнообразные заведения и офисы, прежде всего, алкогольной направленности. Так, на протяжении десятилетий здесь квартировал один из «главных винных погребов» — Кулена, затем Левиди, далее Похиопуло, где реализовывались французские, греческие, итальянские, испанские «дары лоз», позднее «донское шипучее», «аккерманские вина». Ранее, в пушкинское время, в обоих домах, по архивным данным, находились ренсковые погреба: одесского 3-й гильдии купца Якова Оберта, 1-й гильдии — Христофора Велары и турецкого подданного Харламби — возможно, известного впоследствии благотворителя В. М. Харламова, а также кофейня одесского мещанина Юрия Синадино, представителя другой известной впоследствии фамилии.

В лавке откупщика городских мер и весов купеческого сына Федора Волохова при доме Ксенофонта Прокопеуса отдавались в пользование эталонные меры для измерения жидкостей. Это была специальная тара из красной меди, сделанная на заказ специально ангажированными мастерами-медниками и клеймённая в городской управе, размерностью в ведро (12 литров 300 грамм), четверть (3.075), штоф (1.230), полуштоф (0.615) и т. д., находившаяся в ведении уманского мещанина Беньямина Ходаркова. Позднее, в середине 1850-х, сюда перебралась с Нового базара торговля винами выдающегося швейцарского винодела Шарля Тарда-на, после смерти которого (1856) бизнес взяла в свои руки его супруга. В разные годы в этих зданиях помещались аптеки Дураццо, Волохова, Цорна, салон белошвейки Саламбье, литография Францова, ресторация «Америка» и др.

Дом Ксенофонта унаследовал его сын, Иван, служивший в канцелярии одесского военного губернатора. 16 февраля 1840 года он сочетался браком с почти ровесницей, представительницей другого семейства греческих старожилов, 20-летней Пагоной Илиевной Манес, дочерью купца 2-й гильдии, домовладельца Греческого базара, причем одним из свидетелей на церемонии записан известный архитектор Иван Савельевич Козлов.

Время размыло не только капиталы трех подполковников Прокопеусов и их наследников, но даже саму память об этом семействе. Уже в первой половине 1870-х за ними не осталось ни одного из упоминавшихся домов. Скажем, дом Ивана Ксе-нофонтовича перешел к греческому семейству Халпакчи (или Калпакчи; это семейство перебралось в Одессу из Мариуполя относительно поздно), а сам он скончался на даче своего друга Михаила Иосифовича Балюхова (Балихова) за мысом Большой Фонтан: как я говорил, всю жизнь были близки и их отцы. Впрочем, экзотическая, непривычная на слух нынешним одесситам фамилия непредсказуемым образом опосредованно зацепилась за народный омоним «Два Карла».

И ещё одна мелочь. Лет 15 назад мы с моим большим другом Михаилом Пойзнером в очередной раз внимательно осматривали дом отставного поручика Ивана Прокопеуса, бродили по двору, фотографировали. Наш интерес заметил некий немолодой человек, и предложил зайти к нему. Вход в квартиру находился со стороны Екатерининской, где недавно был ресторан. В коридоре хозяин продемонстрировал нам укрепленный на стене знак 1-го российского страхового общества, учрежденного в 1827 году. То есть Спиридон Иванович Прокопеус надежно застраховал свое имущество. Но настолько ли надежно, чтобы сохранить его от произвола сегодняшних застройщиков?

Как же хочется продолжения легенды…

Большой и Малый круг

(Заметки об алкогольной топографии Одессы)

Сейчас сказания о Большом и Малом Кругах нередко воспринимаются как метафора, как беллетризованная коллективная биография, изобилующая ухарскими преувеличениями и консервированным молодечеством. Наверное, какие-то эпизоды задним числом гипертрофируются, но в целом картина воссоздаётся вполне реалистическая.

«Большой Круг» стартовал близ железнодорожного вокзала, куда прибывали страждущие шахтёры Новокузнецка, металлурги Нижнего Тагила, звероводы Салехарда и представители других интересных и нужных профессий, а равно моллюскотелая, однако чрезвычайно стойкая к алкоголю, интеллигенция «обеих столиц», Подмосковья и Зауралья. Коллег по увлечению нередко встречал эрудированный чичероне (в моем лице), и гости города с энтузиазмом отправлялись на экскурсию.

В каком-нибудь квартале от перрона, на углу Пушкинской и Малой Арнаутской, впечатлительных приезжих приятно поражал совершенно в гофмановском духе обставленный сводчатый подвальчик с дивными дарами солнца. «Лидия» и «Изабелла», подобно тайфунам с ласковыми именами, почти стихийно «накатывались»