Общая культурно-историческая психология - Александр Александрович Шевцов

психологам? Лурии? Или идеологам новой власти? Про идеологов ничего неизвестно, а вот Лурия и его друзья откровенно воспользовались плодами Корниловского предательства, и разделили вместе с иудой его тридцать сребренников. И плевать им было на истину, на действительность, на то, что же является предметом психологии. Им было важно лишь то, чтобы их новая психология не была идеалистической, даже если истина здесь. Главное, чтобы все соответствовало требованиям новой власти, ведь без этого не занять места в новом социальном слое…

«Марксизм, одна из сложнейших в мире философских систем, медленно воспринимался советскими учеными, включая и меня», – признается Лурия. Поэтому очевидно, что издевки над Корниловым появились лишь к восьмидесятым годам. А в двадцатых Саша хорошо знал, с кем надо быть и дружить, чтобы сбылись его мечты. Поэтому он старался, и с полным правом говорит: «моя работа нравилась К.Н.Корнилову— в ней он видел отражение своих собственных предрассудков» (Там же, с. 18).

Его работы нравились всем, с кем он хотел вступить в деловые отношения. Уже в двадцать с небольшим лет его начали публиковать за рубежом. Научное сообщество ощущало его работы нужными и полезными. Еще бы, он ведь занимался детектором лжи, который так ждали в ГПУ!

И с кем только не установил связей юный Саша Лурия. Вот только к Георгию Ивановичу Челпанову ни он, ни Алексей Леонтьев, бывший ученик Челпанова, так и не сходили ни на поклон, ни за отпущением грехов. Совесть их не мучила, творческих планов было громадьё, да и уязвимо это было – ходить к тем, у кого была душа… Москва город маленький, все друг про друга все знали…

В 1924 году Лурия познакомился на втором психоневрологическом съезде в Ленинграде со Львом Выготским и привел его работать в институт Корнилова. Челпанов к этому времени был уже историей, так что Выготский и вовсе ни при чем…

Глава 3

Появление Выготского

Лев Семенович Выготский (1896–1934) был старше Лурии и Леонтьева и потому быстро возглавил их «тройку» в «качестве признанного лидера». У «тройки» было подловатое прошлое, и свое научное преуспеяние они построили на чужой беде, но при этом нельзя отрицать и то, что все трое были одаренными исследователями и немало сделали для становления той науки, что сами называли психологией, убиенные ими собратья – психологией без души, а я бы назвал культурно-исторической антропологией.

В любом случае, рассказать о них и их попытке внести марксистский подход в психологию, стоит. Попытка эта была «искренней», как они сами о себе писали до конца жизни. И это верно – они были марксистами, насколько понимали марксизм, без внешнего давления, по зову души.

Артур Петровский в своих воспоминаниях прямо говорит, что все рассказы о каком-то идеологическом давлении на психологию в двадцатые годы были мифом. Властям было не до психологов, да те и сами успешно справлялись с травлей себе подобных. Какое-то давление началось только в 1929 году и медленно усилилось к 1934-му, когда Выготского начали «критиковать», и его ученики быстро сбежали от него, во главе с Леонтьевым. Но Выготский насладиться судьбой Челпанова не успел…

Приведу это свидетельство Петровского полностью:

«20-е годы— период НЭПа, время надежд российской интеллигенции, убежденной, что Октябрьская революция открыла новые пути развития культуры и науки, устранила преграды, стоявшие перед ней. В какой-то мере так это и было.

Дело в том, что далеко не сразу партийное руководство страны в качестве особого предмета интереса стало рассматривать науку. Шла “классовая борьба”. Из жизни вычеркивались целые пласты общества: дворянство, купечество, духовенство. Партийная борьба шла сначала с теми, кто был против большевиков. Ну, с ними разделались быстро— уже в 17–18 году. А затем с “конкурентами”, – с теми, кто вместе с большевиками шел в революцию. Это прежде всего левые эсеры и анархисты. К концу 20-х годов внутрипартийная борьба уже превращается в уничтожение одной части партийной элиты за счета подъема другой.

Однако жизни психологической науки, казалось бы, еще ничего не грозило.

Но вот наступил 1929 год, все стало быстро изменяться. Недаром Сталин его назвал “год великого перелома». Вот с этого момента и оказалась под ударом уже судьба не отдельных ученых, а науки в целом, ее основных отраслей и разделов» (Петровский, Записки, с. 22).

Я использую для первого очерка о культурно-историческом подходе рассказ одного из его творцов – Лурии. С культурно-исторической точки зрения, это прием, позволяющий изучать явление послойно, как оно уложено в сознании. А поскольку его укладывали разные люди, то и слоев немало. Ясно, что Лурия в конце жизни подает события так, как это позволяет ему ощутить себя имеющим право на спокойную совесть перед смертью. Не зря же он пытался назвать это «Последней книгой»?!

Итак, как пишет Лурия, приход Выготского в институт Корнилова произошел в 1924 году. Пришел он, понравившись Корнилову своими «объективными взглядами» на психику. Иначе говоря, взяли его в команду революционеров именно потому, что души для него не было. Корнилов мог этого не осознавать, но не он, а именно Выготский был тем, кто заменил Челпанова как главный теоретик рождающейся революционной психологии. Именно ему и суждено было создавать в России психологию без души.

Дело это, конечно, шло множественными путями, но сейчас мы знаем, что действительно крупных фигур среди психологов той поры было всего две: Рубинштейн и Выготский с последователями. И вся советская психология развивалась по ним. Точнее, явно она развивалась по Рубинштейну, а скрыто всегда помнила, что был еще и такой полурепрессированный гений психологии Лев Выготский, к которому и бегала тайком, как к живительному источнику мысли, когда уставала от идеологизированной тоски Рубиншейновских книг.

Однако «полурепрессированность» Выготского вовсе не была чем-то отличным от занудства Рубинштейна или свободомыслием по отношению к идеологии власти. Из всей «тройки» он был самым большим знатоком марксизма и искренне всаживал его во все свои психологические построения. Травили же его не по научным соображениям, а чтобы сделать всех психологов управляемыми.

Но перескажу последовательно, как видел его деятельность лучший ученик.

«Мы с А.Н.Леонтьевым высоко ценили необычайные способности Л.С.Выготского и были очень рады, когда его включили в нашу рабочую группу, которую мы назвали “тройка”. Вместе с Л.С.Выготским в качестве нашего признанного лидера мы предприняли критический обзор истории и современного состояния психологии. Наша грандиозная идея заключалась в создании нового научного подхода к человеческим психологическим процессам» (Лурия, Этапы, с. 27).

И Коул признает, что с удивлением понял однажды: советские психологи хотели полностью пересмотреть всё устоявшееся