Общая культурно-историческая психология - Александр Александрович Шевцов

дремлющие в последней силы и подчиняет игру этих сил своей собственной власти. Мы не будем рассматривать здесь первых животнообразных инстинктивных форм труда… Мы предполагаем труд в такой форме, в которой он составляет исключительно достояние человека.

Паук совершает операции, напоминающие операции ткача, и пчела постройкой своих восковых ячеек посрамляет некоторых людей-архитекторов. Но и самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил ее в своей голове. В конце процесса труда получается результат, который уже в начале этого процесса имелся в представлении человека, то есть идеально.

Человек не только изменяет форму того, что дано природой, он осуществляет в то же время и свою сознательную цель, которая как закон определяет способ и характер его действий и которой он должен починять свою волю» (Маркс, Капитал, с. 188–189).

Вот по этому завещанию и строили все советские психологи свои «психологические теории». Не будь Маркс классиком марксизма, его бы запросто могли объявить вульгарным биологизатором. Но повезло… Поэтому в его работах, как и в работах Энгельса, старались опустить то, что явно выглядело глупо, зато выбирали все, что было очевидно или разумно.

Чтобы это было понятно, скажу, что полную цитату я взял из старой работы Рубинштейна, написанной в те времена, когда против даже Марксовской глупости никто бы не посмел открыть рот. А вот первая – сокращенная – приведена Леонтьевым в двухтысячном году, и ему, похоже, было немножко неловко повторять все, что наговорил великий…

Тем не менее, избежать казусов не удается даже узкой выборкой цитирования. Вот, к примеру, как делается переход к следующим основоположениям психологической мысли.

«Дальнейшее изложение взглядов Маркса будет базироваться на работе “Экономическо-философские рукописи 1844 года”, где интересующая нас сторона вопроса освещена наиболее подробно» (Леонтьев, Деятельный ум, с. 102).

Уже один этот переход должен бы насторожить знающего человека. Дело в том, что первый том «Капитала» вышел в свет в 1867 году, остальные позже, а продолжение мыслей, разворачивающихся в них нам предлагается взять из работы, написанной не просто на четверть века раньше, но еще и написанной совсем юным человеком. Маркс был 1818 года рождения, и при написании этих рукописей 1844 года ему было всего двадцать пять – двадцать шесть лет. Он еще явно не владел строгим рассуждением, что и заметно в том, как он строит свои определения в последующей цитате. И тем не менее, она оказалась основанием для марксистской психологии…

«Важнейшим для нас тезисом этой работы является положение, что “продукт труда есть труд, закрепленный в некотором предмете, овеществленный в нем, это есть опредмечивание труда”. Это опредмечивание происходит “в самом акте производства, в самой производственной деятельности”» (Там же).

Продукт труда есть труд…

Либо человек не умеет рассуждать, либо он подразумевает под одним и тем же именем два разных понятия, о чем не считает нужным уведомить своего читателя. Иными словами, в основание всей психологической теории деятельности в советской психологии было положено смутное, противоречивое понятие, не понятное и не понятое даже самим его создателем. Теория могла родиться только соответствующая, что, кстати, и ощущаешь, когда читаешь труды наших психологов, посвященные деятельности. Лично я не встречал ни одного психолога, который мог бы читать их без тоски…

Как бы там ни было, но слабости Маркса в искусстве рассуждения не помешали ему создать социологию, ставшую самой страшной революционной теорией. Теорией одновременно верной и неверной. Верной как революционная теория, в том смысле, что многочисленные революционеры смогли воспользоваться ею, чтобы перевернуть мир. Неверной как теория социологическая, потому что история опровергла именно те утверждения Маркса, которые были действенны. Это значит, что как теоретик он, может быть, и неплох, но именно тогда, когда он сам становится деятелем, он ошибается. А это значит, что ошибаются все, кто строил свои науки на его теории деятельности.

Вырастала же его революционная теория, то есть действенная часть марксовой социологии, из рассуждения о родовой природе человека:

«Выше уже приводилось высказывание Маркса о социальной природе производственной деятельности. Но производственная деятельность, по Марксу, есть не просто общественная деятельность, но родовая жизнь (термин Л.Фейербаха), то есть такая деятельность, в которой проявляются исторически возникшие сущностные свойства “человеческого рода”, человека как вида Homo sapiens. “Практическое созидание предметного мира, переработка неорганической природы есть самоутверждение человека как сознательного родового существа… Это производство есть его деятельная родовая жизнь”.

Не только коллективный труд по созданию материальных ценностей, то есть производственная деятельность в собственном смысле, носит общественный характер и представляет собой “самоутверждение человека как сознательного родового существа”. “Даже и тогда, когда я занимаюсь научной и т. п. деятельностью, даже и тогда я занят общественной деятельностью, потому что я действую как человек.

Мне не только дан, в качестве общественного продукта, материал для моей деятельности— даже и сам язык, на котором работает мыслитель, – но и мое собственное бытие— есть общественная деятельность… Мое всеобщее сознание есть лишь теоретическая форма того, живой формой чего является реальная коллективность”» (Там же, с. 102–103).

В сущности, здесь дано культурологическое или культурно-историческое определение понятия «человек». Человек – это то, во что пролилось общество. Иными словами, содержанием сознания человека является общество, и это является главным признаком человека. Если мы встречаем человекоподобное существо, которое внешне неотличимо от человека, но в его сознании нет общества, это не человек.

В этом определении подозревается теоретическая ошибка, оно подобно апории, то есть исходно противоречивому, невозможному утверждению, и хочется начать спорить: человек не может быть равен содержанию своего сознания. Он больше, он не зависит от него! Человек – это звучит гордо, а значит, он может быть выше и этой ловушки.

Но это в теории. На деле же мы не можем обнаружить такого человека, содержанием сознания которого не была бы культура его общества. Мы можем его предполагать чисто философски, и такое действительно допустимо, что однажды нам может встретиться человек без общества в его сознании. Но на деле мы его никогда не встретим… По крайней мере, так утверждает здравый смысл.

Подтверждает такой взгляд на человека и мифология. Народные представления однозначно утверждают, что не всяк тот человек, который на него похож. В человеческом теле к тебе может явиться и существо иной породы. И тогда содержание его сознания не будет культурой, не будет пролившимся в него обществом. Но оно не будет и человеком. Это будет бог или демон, но не человек… Народ всегда очень подозрительно и очень осторожно относился к незнакомцам, отсюда рождались законы гостеприимства, которыми