Манящая корона - Борис Алексеевич Давыдов

Хольг, улыбнувшись, поставил кубок на скатерть.

– Так… кое-что ей вернуть.

– Что именно?!

– Одну вещицу. Маленькую, но дорогую и памятную. А заодно выяснить, где и когда она могла ее потерять.

– Какую… Какую вещицу?

– Вот эту! – внезапно рыкнул Хольг, выхватив из кармана колечко с рубином и поднеся его к самому лицу Хранителя Печати.

* * *

Бывший сотник Монк, спешившись и передав поводья торопливо подскочившему мальчишке, прошелся взад-вперед, чтобы размять затекшие ноги. Потом опытным и придирчивым взглядом осмотрел постоялый двор, прикидывая, можно ли здесь отобедать.

Пожалуй, вполне подойдет! Дом с виду крепкий, добротный, ограда точно такая же, и на дворе порядок, нигде нет ни оброненного мусора, ни просыпанной соломы, ни выплеснутых помоев. Сразу видно, что хозяин хорошо ведет дело и прислугу вышколил должным образом… А что это там, у самого входа, под навесом? Бывший сотник подошел поближе, всмотрелся. Слева какой-то непонятный знак: прибитый к стене деревянный треугольник, выкрашенный зеленой краской, лопнувшей во многих местах и вздувшейся пузырями от времени, а справа… Справа патент торговца третьей гильдии, под стеклом в деревянной рамке. То что надо!

Обедать в полуразвалившихся лачугах не следовало, – люди графа Хольга не нищие! – но и бросать монеты на ветер было недопустимо. Тем более когда сзади сопит и буравит его спину ненавидящим взглядом проклятый гаденыш, приставленный к нему в качестве то ли охранника, то ли шпиона… Остановись они в заведении второй гильдии – можно не сомневаться: наверняка настучал бы, что Монк не бережет господских денежек, ведет себя так, будто по-прежнему носит нашивки сотника… У-у-у, змея подколодная! Ох, знать бы раньше, как повернется судьба, – в два счета выкинул бы его со службы! За плохую выправку, за небрежность и нерадение, за то, что не вовремя встал в строй или не следит за оружием как должно… Да мало ли по какой причине сотник может выгнать рядового, ни перед кем не отчитываясь!

Или можно было перевести его в охрану фамильного замка Хольгов, подальше от столицы. Чтобы ноги его не было в Кольруде!

И все было бы в порядке. Молодой идиот, сгоравший от неразделенной страсти и ревности, не проболтался бы разбойничьему лазутчику, тот не залез бы в усадьбу, не попался бы в ловушку и не навлек бы на его седую голову несмываемый позор и бесчестье. Он, Монк, по-прежнему был бы сотником и в охотку развлекался бы с Вейлой. А теперь он стал жалким рядовым, и проклятый Гумар – чтоб ему пусто было! – занял его место, поселился в его доме… О Вейле же, ставшей его законной женой, и думать невозможно без жгучего стыда и отвращения, после того что сделал с ней по приказу графа… Если бы мог – извернувшись, плюнул бы в собственную рожу! Ну почему, почему все эти несчастья случились именно с ним?! Ведь он не самый худший человек на земле… Какая ужасная и обидная несправедливость!

Полный жалости к себе и бессильной ярости на злую судьбу, Монк грохнул кулаком в дверь, не рассчитав силу удара, и тут же болезненно скривился, потирая ушибленные костяшки.

Ему открыла невысокая, плотная женщина с широким обветренным лицом, в темно-коричневом платье, белом накрахмаленном переднике и таком же кружевном чепце.

– Что угодно господину: отобедать или взять комнату? Или и то и другое? – низким грудным голосом спросила она.

– Обед, голубушка! На двоих, – уточнил Монк, указав через плечо большим пальцем на молодого стражника. – И передай-ка хозяину, пусть распорядится насчет наших лошадей.

– А вот этого не передам, извините! – лукаво улыбнулась она.

– Почему? – недоуменно спросил бывший сотник.

– Потому что хозяина здесь нет.

– А где же он?

– Боги ведают! Может, когда и объявится…

Видя, как брови Монка поползли вверх, женщина рассмеялась:

– Да я, я хозяйка! Третий год как овдовела, сама за двором слежу. Встречу достойного человека – выйду за него, а нет – значит, не судьба… Проходите, почтенные гости! За лошадей не беспокойтесь – все сделают наилучшим образом.

* * *

Эйрис, осторожно отставив опустевшую рюмку – она так и шевелилась в пальцах, норовя выскользнуть и укатиться, – подперла ладонью подбородок и с нескрываемой любовью посмотрела на кучера, молодецки опрокинувшего очередной стакан вина. Вишневая наливка привела ее в то блаженное состояние, когда жизнь по-прежнему кажется светлой и радостной, но уже тянет поговорить о ее смысле.

– Хороший ты парень, я вижу! – заявила она заплетающимся языком. – И твой господин тоже, судя по всему, человек что надо!

– Да уж, не жалуемся, – охотно подтвердил кучер.

– Вот и мой господин был… Ох, какой это был прекрасный человек, если бы ты только знал! Таких уже нет и не будет… Вот скажи мне, где справедливость? У какого-нибудь паразита, злодея мерзопакостного, детишек – хоть отбавляй. И внуков к старости – пруд пруди, на радость да на утеху. А у господина барона всего одна… – новоиспеченная нянька, вовремя спохватившись (вишневая наливка, хоть и крепко ударила ей в голову, все-таки не совсем отшибла память и разум), договорила после едва заметной паузы: – крестная дочка! И у моего хозяина, райское ему блаженство, оба сыночка погибли! Такие были красавцы, такие… – Эйрис, не выдержав, всхлипнула.

– Ах ты, вот беда-то… – посочувствовал кучер. – Как же это случилось?

– Да в Великую Смуту, чтоб ей пусто было… То есть тем, кто ее затеял! Графы дерутся, что-то поделить все не могут, а другие страдают.

– Это уж точно! – кивнул кучер.

– Рыцарь-то наш был уже в годах, к тому же хромал, какой из него воин! А молодые господа просто помешались: отпусти да отпусти нас к сюзерену, к графу Сауорту то есть. И прославимся, и добычу привезем. Не то, не приведи боги, война без нас кончится, стыд-то какой…

– Эх… молодые, глупые!

– Хозяин и думать об этом запретил, даже пригрозил: не послушаетесь – прокляну! Вроде притихли, смирились… Где там! Все-таки не удержались, сбежали. Графу наплели, будто батюшка сам бы рад с дорогой душой встать под его знамя, да нога совсем не гнется, вот их вместо себя и послал. И в первом же бою… Ох, налей-ка еще, помянем их души!

– Госпожа Эйрис, может быть… не стоит? – осторожно возразил кучер. – Не сочтите за дерзость, но вы уже изрядно выпили…

– За них – стоит, за мальчиков моих дорогих… Наливай, не спорь!

* * *

Ригун несколько раз глубоко вдохнул, стараясь унять непонятно с чего возникшее чувство смущения и испуга. До назначенного времени оставались считаные минуты, вот-вот на пороге