В ритме сердца (СИ) - Майрон Тори

— Если бы ты только сейчас себя видела, — его хриплый, срывающийся голос возвращает меня с того света обратно в автомобильный салон.

Я неохотно открываю глаза и невольно содрогаюсь от увиденной картины: мои ноги широко расставлены, а спущенный лиф платья оголяет покрытую испариной и румянцем грудь, высоко поднимающуюся от частого, глубокого дыхания. И я с лёгкостью могу представить, как развратно выглядит моё покрасневшее, влажное лицо с приоткрытыми губами, что недвусмысленно обсасывают мужские пальцы.

Чёрт! И как я вообще допустила всё это? Как позволила себя отыметь на заднем сидении машины в паре метров от водителя, который, вероятнее всего, даже через перегородку слышал мои протяжные крики.

Хотя… Какая разница?

Ведь не знаю почему, но сейчас я не испытываю ни стыда, ни злости, ни капли сожаления о том, что нахожусь в столь вызывающей позе перед этим наглецом, который только что поставил меня на место, уткнув носом в мою и так очевидную ложь.

— Ты меня просто убиваешь, дикарка…

Как сквозь толщу воды слышу хрипловатый голос, чувствуя, как Адам освобождает мой рот и возвращает свою сильную ладонь на поверхность моих дрожащих бёдер.

— Ты так горячо кончала, что… это было… просто… невероятно… чуть до инфаркта меня не довела… ведьма… — неразборчивый, прерывистый шёпот опаляет мне шею, поднимаясь к лицу извилистой дорожкой из коротких поцелуев. — Я не хочу… больше слышать… твой лживый лепет о том… что ты ничего не испытываешь ко мне. Ты можешь… обманывать кого угодно, но только не меня. Я чувствую… все твои фантазии… и каждая из них — моя…

Всего на миг он властно врывается в мой податливый рот языком и так же резко отстраняется, вытягивая из меня жалостливый полухрип, полустон.

Приложив усилия, я фокусирую зрение на Адаме, готовясь увидеть торжествующее выражение его лица и обычную нахальную улыбку, вызванную удовлетворительным и столь быстро достигнутым результатом своей «поучительной» сессии, но, разглядев его покрытое крохотными бусинками пота лицо и глаза, охваченные пожаром, я вижу что-то совсем противоположное: дикое, первобытное, звериное.

Он вторит моему тяжёлому дыханию и так смотрит на меня, будто хочет наброситься, разорвать, уничтожить. И в то же время как на единственное, в чём видит всякий смысл и отчаянно желает обладать.

И если бы мой вернувшийся умиротворённый и чистый, как белый лист, разум мог испытывать страх, то я сию же секунду выпрыгнула из машины на полном ходу и в случае благоприятного исхода понеслась со всех ног обратно в город.

Но страха нет.

А состояние всепоглощающей эйфории с каждым пройденным мгновением, с каждым бойким ударом моего сердца всё сильнее разбавляется щемящим всё нутро сочувствием.

— Адам… — мой озадаченный, едва слышный шёпот заполняет пространство между нами. Вновь забывая обо всём на свете, я прикасаюсь к его напряжённой щеке, желая понять, что с ним происходит, но услышать ответ на этот вздымающий дыбом все волоски на теле вопрос мне не позволяет монотонный голос Томаса, доносящийся из динамиков салона:

— Мы подъезжаем, мистер Харт, — водитель коротко напоминает нам обоим о реальности, которую никто не отменял.

Я тут же бросаю взгляд в окно, замечая, как мы минуем двухстворчатые ворота и оказываемся на подъездной дороге, ведущей к особняку, поражающему своими монументальными размерами и яркими огнями, освещающими его со всех сторон.

— Боже… — выдыхаю я, чувствуя, как во мне пробуждается проблеск благоразумия, но по-прежнему нет и грамма прежней тревоги.

Я лишь мгновенно столбенею, а язык прилипает к нёбу, когда Адам в очередной раз повергает меня в шок своей невероятной способностью в считаные секунды возвращать себе обычную невозмутимость.

Я безмолвно и совершенно неподвижно наблюдаю за его поразительной метаморфозой: он набирает полную грудь воздуха и шумно выдыхает, заковывая лицо в привычную бесстрастную маску, а затем аккуратно возвращает мой ажурный лиф на положенное место, расправляет струящуюся ткань задранного платья и приглаживает мои волосы ладонями.

— Сейчас ты выглядишь ещё прекраснее… — он проводит пальцем по моим губам, спускаясь к изгибу шеи. — Такая красивая, чувственная и… удовлетворённая, — слабо усмехаясь, произносит Адам с такой безмятежностью, словно не он только что просверливал меня насквозь каким-то мучительно-одержимым взглядом, а вся эта бесконечная дорога из Рокфорда сюда не была сродни катанию на крутых американских горках или полёту в космос (для меня так точно).

Мысленно задаваясь вопросом «что это сейчас только что было?», наконец выдавливаю из себя слегка осипшим от криков голосом:

— Доказал мне всё, что хотел? Теперь ты доволен?

Адам обхватывает меня за подбородок, вынуждая посмотреть прямо в его штормовые глаза.

— Нет, доволен я буду лишь тогда, когда ты прекратишь упрямиться и произнесёшь вслух свои желания. А это… — он напрягает веки в задумчивом прищуре. — Считай, таким образом я просто решил успокоить тебя. Это было необходимо. И, нужно отметить, мне стоило ещё в самом начале пути заставить тебя кончить, а не вести все эти бессмысленные разговоры. В следующий раз я это учту.

— В следующий раз? С чего ты решил, что он будет?

— Хватит, Николина! — сталь в его голосе ясно даёт мне понять, что внешнее спокойствие Адама — всего лишь напускное притворство. — Давай уже перестанем вести себя как маленькие дети и не будем и дальше прикидываться, что не знаем, чем именно закончится сегодняшний вечер. Не знаю, что за преграда тебе мешает отпустить себя, но лично я не привык себя так мучать. Я хочу тебя… Слышишь? Я хочу тебя с самой первой секунды, как увидел, и с того момента у меня от тебя крышу рвёт так, как никогда и ни от кого прежде. А когда я чего-то очень сильно хочу, ничто не способно меня остановить, пока я не получу желаемое, — он почти касается кончиком носа моей щеки и, на миг прикрывая глаза, словно вдыхает столь драгоценный для себя воздух.

— Так кто тебя останавливает? — тихо-тихо одними губами спрашиваю я, в самом деле желая послать к чёрту весь торжественный приём и до самого утра отдаваться ему прямо на кожаном сидении машины.

Но мой вопрос вызывает на его лице снисходительную улыбку, что похлеще пощёчины отрезвляет моё опутанное его чарами сознание.

— Меня останавливаешь ты со своим показным упрямством. Мы же оба знаем, что ты тоже хочешь гораздо большего, чем то, что ощутила сейчас. Мечтаешь познать и воплотить в реальность каждую свою фантазию, которую ты так рьяно скрываешь. Хочешь выпустить на волю всё до конца, что переполняет твоё соблазнительное тело и забрать взамен нечто новое, обескураживающее, отчасти даже агонизирующее, о чём даже не могла представить в своих мыслях… и для того чтобы получить это, дикарка, тебе нужно всего лишь попросить… только тогда я сделаю всё, что ты пожелаешь… — проникновенным тоном искусителя напоминает он правила нашей непровозглашённой игры, точно меткой стрелой вонзаясь в мой разум долгожданным озарением, что вмиг добавляет недостающий пазл и складывает всю картину воедино.

Так вот оно в чём дело… Вот зачем он устроил весь этот спектакль.

Адаму вовсе не нужно моё чистосердечное признание в том, что я его хочу… в том, что он мне нравится… в том, что так быстро проник глубоко под кожу, в самую душу, добрался до чего-то крайне важного во мне, беззащитного, одинокого, нуждающегося в любви и страстной ласке.

Он и так это знает, видит, чувствует.

Но ему этого мало. Он хочет другого.

Он жаждет, чтобы я умоляла его дать то, что мне жизненно необходимо. Ему крайне важно потешить своё раздутое эго всеми обожаемого любовника и показать мне, что ни одна женщина не вправе ему отказывать, после не пожалев об этом.

И, видя меня поверженной по всем фронтам его «очарованием», Адам уже сейчас предвкушает свою триумфальную победу, даже ни на секунду не задумываясь о том, что я стану продолжать сопротивление.

Да только он не принял во внимание всего одного существенного нюанса.