Мое самодержавное правление - Николай I

Сия верноподданная благодарность отправлена с Клейнмихелем, который имеет препоручение мое представить лично Вашему Императорскому Величеству расписание корпуса военных поселений и на апробацию приказ, отдаваемый мною по корпусу по случаю воспоследовавшего на мое имя вчерашнего рескрипта Вашего Императорского Величества.

До конца жизни пребуду вернейшим верноподданным

Граф Аракчеев

Проект рескрипта, писанный рукою Аракчеева

Граф Алексей Андреевич!

Желая сохранить здоровье ваше, столь сильно потрясенное от поразившего нас общего несчастия и столь мне и Отечеству нужного, я, согласно желанию и просьбы вашей, увольняю вас от занятий делами по собственной моей канцелярии, которая посему и будет находиться в непосредственном моем заведывании.

Равномерно удовлетворяя желанию вашему предоставляю вам и канцелярии комитета министров поручить управляющему делами сего комитета действительному статскому советнику Гежелинскому. О чем и указ комитету министров сего числа последовал.

№ 455. Граф Аракчеев – императору Николаю (собственноручно)[271]21 декабря 1825 г.

Проект приказа по повелению Вашего Императорского Величества завтрашний день будет представлен. Мне именно запретили медики сегодня выезжать, но я их не послушался и был ровно в 9 назначенных часов в Казанском соборе, дождался моего Государя Императора, поклонясь Ему, мимо меня прошедшему, верноподданническим образом и сделав почитание верному и доброму товарищу, позавидовал ему, что он уже находится вместе с благословенным Александром, принужден был от болезни своей возвратиться обратно домой.

Меня видели многие, между прочим и новый военный губернатор Павел Васильевич Кутузов.

Вашему Императорскому Величеству весьма нужно беречь свое здоровье: оно нужно для блага целой России и для истребления открытого Вами зла.

Вернейший верноподданный до конца жизни

граф АракчеевПисьма В. А. Жуковского30 марта 1830 г. [Петербург][272]

Вчера я имел разговор с Государынею Императрицею насчет того, что было мне сказано Карлом Карловичем[273] от имени Вашего Императорского Величества; но то, что я имел несчастие услышать от самой Государыни, так неожиданно и болезненно сразило меня, так обременило мне душу, что я по тех пор не буду свободно дышать, пока не объяснюсь с Вашим Величеством.

Будьте милостивы, Государь, избавьте меня от этого душевного паралича; позвольте увидеться с Вами на свободе и высказать перед Вами все мое сердце, на коем нет вины ни перед кем, а еще менее перед Вами.

Но я не знаю, скоро ли буду иметь счастие вас увидеть. Ждать же не могу: состояние мое слишком для меня несносно. Я должен объясниться письменно. Меня обвиняют перед Вашим Величеством в том, что я впутываюсь в дела литераторов. Против такого обвинения не могу принести никакого оправдания, ибо не знаю, на чем оно основано.

Прожив сорок лет без пятна и из этих сорока лет посвятив двенадцать исключительно семейству Вашего Величества, в котором мой нравственный характер мог сделаться коротко известен, я имел право надеяться, что никакой донос не может быть мне вреден, что я по крайней мере сто́ю того, чтобы помедлили делать на счет мой дурные заключения.

И теперь, в мои лета, я должен себя оправдывать против обвинения, мне неизвестного. В защиту свою могу представить только всю прошедшую жизнь мою.

До 1817 года, с которого начал я находиться при особе Государыни Императрицы[274], я жил уединенно в кругу семейства и писал. То, что я писал, смею сказать, говорит ясно о моем характере нравственном. Этот характер не был унижен никаким недостойным поступком; ссылаюсь на всех, кто знает меня лично, и на публику, которая с этой стороны отдала мне справедливость.

Во все это время моего авторства я ни с кем не имел литературных ссор и написал только две критики[275], когда сам издавал журнал[276], и эти критики были не бранные, а просто забавные; не отвечал ни на одну писанную против меня критику, не заводил партий, ибо писал не для ничтожного, купленного интригами успеха, а просто по влечению сердца, которое искренно выражалось в моих сочинениях; не искал похвалы, ибо презираю всякую выисканную происками похвалу.

Лучшие люди были моими друзьями и остались моими друзьями; заслужить их одобрение было моею наградою, и я приобрел его. Как писатель я был учеником Карамзина; те, кои начали писать после меня, называли себя моими учениками, и между ними Пушкин, по таланту и искусству, превзошел своего учителя.

Смотря на страницы, мною написанные, скажу смело, что мною были пущены в ход и высокие мысли, и чистые чувства, и любовь к вере, и любовь к Отечеству. С этой стороны имею право на одобрение моих современников. Стихи мои останутся верным памятником и моей жизни, и, смею прибавить, славнейших дней Александрова времени. Я жил как писал: оставался чист и мыслями, и делами.

С 1817 года начинается другая половина жизни моей, совершенно отличная от первой. Я был приближен к особе Государыни Императрицы. Смею сказать, что я приобрел доверенность Ее Величества: это мой лучший аттестат. В это время я продолжал еще писать.

Но с той минуты, в которую возложена была на меня учебная часть воспитания великого князя[277], авторство мое кончилось, и я сошел со сцены. Я перешел на другую, возвышенную, и, положив руку на сердце, могу сказать, что понимаю святость моего назначения. Все мои мысли свелись на один предмет: я не способен соединить с ним ничего недостойного!

Теперь ли пойду марать себя в общество презренных людей, которых я чуждался и тогда, когда занимался одним авторством? Теперь пишу для одного великого князя. Те же чувства, которые наполняли душу мою, когда я просто работал для чистой славы писателя, наполняют ее и теперь, но только для высшей цели. Теперь живу не для себя.

Я простился со светом; он весь в учебной комнате великого князя, где я исполняю свое дело, и в моем кабинете, где я к нему готовлюсь; в обществе никто меня не видит. Кто посмотрит на мои работы, тот согласится, что я не могу иметь и времени заниматься ничем посторонним. Каждый из учителей великого князя имеет определенную часть свою; я же не только смотрю за ходом учения, но и сам работаю по всем главным частям.

В два экзамена, в которые Ваше Величество присутствовали, можно было видеть, что сделано в два года. Но кто видел то, чего это стоило мне? С детской азбуки до огромных карт, таблиц исторических, таблиц естественной истории, христианского учения, а отчасти математических, – все выдумано, сочинено и написано мною; теперь прибавились еще русская история и статистика, и беспрестанно круг деятельности моей будет расширяться.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});