Гарем ефрейтора - Евгений Чебалин

– Салам алейкум, Джавотхан, – узнал, укололся о молчание старика Гачиев. – Вы мне очень нужны, господин полковник.

– Говорите.

– Я всегда был против Советской власти! Сталинские, бериевские свиньи грызли мой народ. Я старался облегчить ему жизнь, помогал бежать в горы, выдавал наши оперативные разработки, подставлял под пули чекистов. Вам подтвердят это многие, кто бежал с моей помощью в горы и теперь служит у вас. Я ждал генерального наступления фюрера. Теперь, когда вы прибыли на помощь нашей борьбе с большевизмом…

– Не стройте из себя идейного борца, – сухо отсек великолепное начало полковник. Нарком явно выучил его наизусть. – Левой рукой вы помогали бандитам, правой – обирали их. У вашей борьбы с Советской властью совсем не идейная подкладка. Она из ассигнаций и золота.

– Ноя…

– Если точнее, вы – крыса, бежите с тонущего корабля. Но, в отличие от некоторых моих агентов, вы – опоздавшая крыса. У вас сильно подмоченная репутация.

– Не понимаю, господин полковник. Я давно искал с вами встречи…

– Вы оскорбились? О, это вызывает озабоченность. Значит, вы не хотите назвать вещи своими именами, а это порочная черта в характеристике моих агентов. Вы ведь пришли, чтобы стать им? Или я ошибаюсь?

– Вы исключительно правы, господин Осман-Губе, – судорожно глотнул Гачиев и показательно лег под гусеницы гестаповских выводов.

– Не будем терять время. Вы явились только для того, чтобы заверить нас в своей преданности фюреру?

– Мы готовили это больше месяца, – вынул из планшетки и подал сложенный лист Гачиев.

Осман-Губе развернул его.

– Фамилии… Адреса… Что это?

– Это те, кого нужно арестовать в первую очередь, когда ваши войска войдут в Грозный. Триста шестьдесят человек, главные прихлебатели Советов.

– И все? – поднял глаза полковник. – Такой список у нас уже есть. Но он гораздо длиннее. Что еще?

– Попробую достать схемы партизанских баз и фамилии командиров. Валла-билла, это очень трудно, господин полковник. С первого раза не получилось, партизанскими отрядами занимался сам секретарь обкома Иванов и еще два-три лица.

– Не получилось? Тогда зачем вы здесь?

Паника вовсю уже резвилась в наркоме. Эта бестия выжимала пот из-под мышек, подергивалась в тике кожа под глазом. Его так старательно продуманный план с привлечением старшего лейтенанта Колесникова и некоторых начальников райотделов НКВД, его убежденность в своей незаменимости для Германии грубо, хамски попирал скелет в пятнистом комбинезоне.

Оставался у наркома один-единственный последний козырь, который упал в руки только сегодня. Недаром подкармливал, создавал сладкую жизнь своему радисту, когда тот работал с радистами Серова и Аврамова. Приказом Серова нарком был командирован на неопределенное время в горы для координации работы истребительных отрядов, и теперь все распоряжения и шифровки центра шли мимо него. Но, слава Аллаху, там осталось недремлющее око своего радиста.

– Сегодня отдан приказ двум самым большим истребительным отрядам двигаться в район Махкетов, к Агиштинской горе. Кроме того, девятая милицейская дивизия выставила крупные заслоны на всех подступах к Грозному. Готовится оборона против восстания, – с размахом и треском шлепнул свой засаленный козырь нарком перед немцем. Вгляделся в него, начал оттаивать, задышал бурно. Достал-таки вурдалака!

– Какова численность отрядов?

– Около двухсот бойцов. Усилены дополнительным вооружением.

– С этого надо было начинать, Гачиев, – раздраженно бросил Осман-Губе.

Оглянулся: на тахте кашлянул, неожиданно подал голос Джавотхан:

– Что ты станешь делать, Салман, если немцы не возьмут Кавказ?

Нарком резко развернулся к старику:

– Как это – не возьмут? Господин полковник, зачем такие вопросы?

– Это хороший вопрос, – досадливо, но с интересом сказал гестаповец. Не вовремя возник давний соратник.

– Что значит не возьмут?! Великая Германия взяла Европу, половину России, стоит на Тереке, под Сталинградом. Осталось немного! Я буду всегда предан идеям фюрера! Хочу приносить пользу…

– Сядь и напиши это, – тускло велел Джавотхан.

– Господин полковник, это провокация! Кто он такой, зачем лезет?

– Это не провокация, а нормальные отношения между хозяином и агентом. Джавотхан опередил меня. Взять ручку и писать!

– Что… писать? – стал гнуться под сокрушительным напором Гачиев.

– Расписка. Я, Салман Гачиев, пожизненно обязуюсь работать на немецкую разведку в лице полковника гестапо Осман-Губе, – стал диктовать полковник. – Кроме принесенных мною списков подлежащих уничтожению совслужащих и большевиков, сведений об истребительных отрядах, обязуюсь доставить планы и схемы размещения партизанских баз на территории Чечено-Ингушетии. Подпись.

– Господин полковник, я же добровольно… Зачем так? Я и без расписки!

Осман-Губе наблюдал спокойно и холодно – привык. Сколько таких прошло перед ним. Некоторые вели себя достойно – те, кому биологически чуждыми были идеи марксизма. Но многие, слабые, с острым нюхом перевертышей, корчились так же перед распиской, как кролик перед удавом, когда осознавали, что втягивает их в пасть шпионского служения навсегда.

– Вы не совсем понимаете, что происходит. Вы пришли предложить себя в качестве агента, платного агента. Теперь вы знаете эту явку, ее хозяина. Мы не выпустим вас живым, если не получим расписки. Что здесь непонятного?

– Как… «не выпустим»? – Гачиев, кажется, совсем потерял голову.

– Молчать, скотина, – все еще терпеливо оборвал Осман-Губе. – Сесть. Вот бумага, ручка. Выполнять.

Нарком стал писать. Закончив, отложил ручку. Осман-Губе прочел.

– Убедительно. Вы обрели наше покровительство. Это очень много. Наше первое, неотложное задание: любой ценой измените маршруты истребительных отрядов. Направьте их куда угодно. Скажем, к Хистир-Юрту. Все. Вас проводят. Когда понадобитесь, мы вас найдем.

За Гачиевым закрылась дверь.

– Если бы передо мной поставили Серова и этого… я бы первым повесил этого, – скрипуче и едко сказал Джавотхан. – Тот – враг, этот – гнойник на теле нации, чирей. И это вайнах!

– Не возводи в кумиры национальность. Тысячи таких работают на нас среди русских, татар, калмыков, украинцев, белорусов, узбеков. Это – наш гарем! И этот гарем будет расти, потому что у ефрейтора Шикльгрубера достаточно сил, чтобы содержать этих проституток, кормить их и заставлять ласкать все члены великого рейха. А мы с тобой в этом гареме евнухи, смотрим за порядком.

– Гитлер рассчитывает победить русских с помощью проституток? – напряженно и горько вдумываясь в сказанное, спросил Джавотхан. – Тогда плохи у него дела. Хуже наших.

– Ты сильно изменился, Джавотхан, – с досадой заметил Осман-Губе.

– Ты видел когда-нибудь, как стая собак дерется с медведем?

– Я охочусь за людьми. Мне не интересны медведи.

– Медвежью охоту полезно знать каждому охотнику, – упрямо сказал Джавотхан. – Стая нападает со всех сторон, рвет мясо из груди и живота, отлетает с разбитыми черепами. Но всегда найдется маленькая храбрая сучка, которая кусает медведя за пятки. Ему в драке не до нее. Но он выбирает короткий момент передышки, чтобы отмахнуться лапой. И храбрая сучка отлетает с переломленным хребтом. Российскому медведю сейчас не до нас. Но если он выберет момент передышки…

– Ты устал, Джавотхан. Наше дело – тяжелая ноша даже для молодого, – сдержал себя, прикрыл глаза полковник.

– Ты прав. Сегодня скажу об этом Исраилову. Я не буду твоим врагом. Но не могу быть и другом. Прощай, – все понял Джавотхан.

Встал, пошел к порогу. Осман-Губе долго и угрюмо смотрел на закрывшуюся дверь. Еще один ушел в бездонную ненужность. Сколько их было, уходящих… Но почему так режет по сердцу именно сегодня?

Через час, вернувшись в штаб повстанцев около Агиштинской горы, он отдал приказ унтер-офицеру Реккерту: сделать со своим сборным отрядом бросок к Хистир^Юрту и с помощью местных банд задержать там истребительные отряды, не пускать их к Агиштинской горе по крайней мере сутки.

Над горой, над людским муравейником повстанцев стали летать первые снежные мухи. Небывало ранний снег густел, и скоро землю, кусты, скалу, опавшую листву нежно и невесомо заштриховал снегопад.

– Что ты хотел сказать этими словами в своем отчете? – хмуро и нетерпеливо спросил Исраилов Джавотхана. Придвинувшись к свечам на столе, прочел: – «Нацию уже нельзя сжать единым кулаком…»

– Я хотел сказать, что нация не пойдет за тобой к немцам. Мы обманули ее. Обещали приход сильных, богатых друзей. Но в наши сакли ввалились дикие свиньи. Они гадят там, где едят. Русские так никогда не делали. Нация выберет русских, если ты не поведешь ее к туркам.