Ночной звонок - Борис Мариан

Был уже вечер, и старшина Игнатьев рискнул наведаться к подполковнику Тарасову. Надо было узнать, к каким выводам пришли эксперты.

Игнатьев искоса посмотрел на шофера, доверительно спросил:

— Слушай, парень, как тебя зовут?

— Митро.

— Скажи, ты умеешь держать язык за зубами?

— А він у мене завжди за зубами.

— Я серьезно.

— Та хіба ж хто тримав би мене тут, якби я був бовтун… «Бовтун — знахідка для ворога» — скрізь написано.

— Так вот, Митро, давай подвернем вон туда…

— Там смерш…

— Но там есть и цивильные хаты…

— А-а-а! Зрозуміло. Підвернемо.

— В самое село не надо заезжать. На малом газу подъезжай к крайней хате, дальше я пешочком доберусь. Я ненадолго.

— Відома справа: війна. Чого ж там довго затримуватись?!

Машина остановилась, и старшина пошагал вдоль заборов к домику, где жил подполковник Тарасов.

Домик стоял в глубине двора. Старшина прошел по дорожке к крылечку, осторожно постучал. Дверь открыл сам хозяин.

— С ума сошел, — попятился Тарасов.

— Я не к вам, — переступая порог хаты, сказал старшина. — Я на свидание к девушке. Или просто к знакомой. Задерживаться не имею права: война, как сказал мой шофер Митро. Есть ли заключение экспертизы, что сказали криминалисты?

— Капитан Егоров убит не на берегу, а там, где его нашел Кузьмин. На пистолете отпечатки пальцев Кузьмина и самого Егорова. Но они появились уже после его смерти. Стреляли не из этого пистолета, а из другого — немецкого «парабеллума». Жена Егорова, я, кажется, говорил тебе, утверждает, что у ее мужа личных врагов не было. Во всяком случае, капитан Егоров никогда ей не жаловался, беспокойства не проявлял. Далее. Песок на брюках и с пляжика идентичны…

— О сургучном оттиске какое заключение?

— Печать подрезана, снята, потом вновь приварена.

— Значит, надо искать врага от фотоотделения до отправки фотосхем на передовую и в штаб корпуса? — задумчиво не то спросил, не то подтвердил Вознесенский.

— Совершенно верно.

— Ну что ж… Я пойду. Я же арестант, — сказал, подымаясь, старший лейтенант Вознесенский.

— За что?

— Взял на себя чужую оплошность или умышленный акт… Сказал, что вещмешок вытряхивал.

— Для чего?

— Иначе я поступить не мог… Не нужен был шум… Он мог всю картину испортить.

— Понятно, хвалю. А теперь иди…

Старшина повернулся, толкнул дверь и шагнул в темную, пахнущую шалфеем ночь. «Зверь обложен. Это уже не след, а сама берлога», — подумал он.

Через четверть часа он снова прибыл в штаб корпуса, чтобы отбывать оставшиеся дни ареста.

Ближе к полуночи в штаб корпуса старший сержант Шаповал принес фотосхему. Капитан Мартемьянов принял ее, уединился в своем кабинете. А через несколько минут вызвал дежурного и вручил ему пакет:

— Сейчас машина на передовую пойдет. Передай с офицером связи для артдивизиона Якунина.

— Есть.

Вторые сутки ареста пробежали для старшины Игнатьева без происшествий. С утра до вечера бегал, созванивался по телефону и даже помогал капитану Мартемьянову наносить на схему условными значками передислокацию частей противника.

Работать с Мартемьяновым Игнатьеву было приятно. Капитан все делал быстро, аккуратно. Сам аккуратист, старшина ценил это качество и у других. Уж если Мартемьянов рисовал стрелку, то это действительно была стрелка, а не ее подобие; если условное обозначение полка или дивизии — то и безграмотный мог понять, что это такое, а уж сам автор и через десятилетие дал бы каждому знаку объяснение.

Игнатьев подумал: «По таким документам военным историкам легко будет представить всю картину черновой работы разведки и по ним судить о стратегии и тактике наших войск и войск противника».

Уже ночью, уходя из штаба, Мартемьянов сунул старшине руку и не то пошутил, не то всерьез сказал:

— Толковый ты человек, старшина. С орденом вернешься.

— Если бы можно было материализовать ваши слова, товарищ капитан, у меня должно быть две награды, — с едва заметной улыбкой сказал Игнатьев.

— Это почему же?

— Сутки назад вы определили, что я расторопный малый и вернусь домой с медалью…

— А-а… Извини. Не обижайся… Я вижу, ты злопамятен.

— Нет. Я просто хотел сказать, что мои акции растут день ото дня. И люблю шутку.

— Я не шутил. Идем отдыхать. Завтра опять трудный день будет.

Мартемьянов и старшина вышли на улицу. Ночь была тихая, глухая. Где-то в кустах едва слышно подавала голос цикадка.

— Хорошо! — сказал Мартемьянов. — А небо здешнее хуже нашего.

— Чем?

— Звезды у нас ярче. Видишь, здесь только одна Венера сияет, а Большой Медведицы почти не видно. Млечного пути будто и вовсе нет. А у нас он такой яркий! Кажется, кто-то взял кисть и небо известью покропил. Густо-густо! Особенно зимой он яркий.

Игнатьев ничего не ответил. Он задрал голову и долго шарил глазами по небу. Прав капитан, небо, действительно, какое-то серо-пепельное.

— Бывай, — сказал Мартемьянов, пошагал в село, где у него была квартира, а Игнатьев потащился в свое фотоотделение.

На следующий день случилось нечто такое, чего никто даже и предположить не мог.

В полдень с передовой прибыл запыленный начальник разведки артдивизиона. Несколько минут он провел в кабинете разведчиков, после этого уехал. По коридору прокатился голос начальника разведки майора Коробова.

— Старшина! Идите в фотоотделение и приведите ко мне майора Спасова. Немедленно.

— Разрешите, я по телефону его вызову, товарищ майор, — начал было Игнатьев, но майор не дал договорить:

— Выполняйте, как вам приказано.

По тону Коробова старшина понял: случилось что-то из ряда вон выходящее. Бросился в расположение фотоотделения. К счастью, майор Спасов был на месте. Игнатьев передал приказание и вместе с начальником вернулся в штаб, примостился на низенькой табуретке за дверью.

Капитан Мартемьянов бегал по кабинету и тихо ругался. Коробов сидел у окна, отрешенно смотрел куда-то вдаль. Пусть не посетует на меня прозорливый и дотошный читатель. Дескать, как это старшина Игнатьев, сидя на низенькой скамеечке за дверью, мог видеть то, что происходило в кабинете? Согласен. Не видел старшина ни майора Коробова, сидевшего на подоконнике, ни капитана Мартемьянова, метавшегося из угла в угол. Всю эту картину Игнатьев восстановит для себя позже, из разговора с майором Спасовым и по тем отрывкам фраз, что сможет уловить слухом.

Как только вошел начальник фотоотделения, майор Коробов взял со стола фотосхему, подошел к Спасову: