Аврора Флойд - Мэри Брэддон

— Пистолет! — закричал мистер Меллиш, — покажите.

Буфетчик подал оружие. Оно было так мало, что походило на игрушку, но тем не менее оно было убийственно в искусной руке. Это была прихоть богача, богато обложенная сталью и серебром. Пистолет заржавел от дождя и росы, но мистер Меллиш хорошо знал этот пистолет: он был его собственный.

Это был его собственный пистолет, одна из его любимых игрушек, он всегда сохранялся в той комнате, в которую входили только люди привилегированные — в той комнате, в которой жена его сама убирала его оружие в день убийства.

Глава XXXV

ТУЧА

Тольбот Бёльстрод приехал с женою в Меллишский Парк через несколько дней после возвращения Джона и Авроры. Люси было приятно приехать к своей кузине, приятно, что ей было позволено любить ее безусловно. Люси была признательна своему мужу за его любезную доброту, не поставившую преграды между нею и любимым ею другом.

А Тольбот — кто расскажет мысли, толпившиеся в его голове, когда он сидел в углу первоклассного вагона, по наружности занятый чтением передовой статьи в «Times»?

Желала бы я знать, много ли понял из этой статьи в то утро мистер Бёльстрод? Широкий лист бумаги, на котором печатается «Times», служит удобными ширмами для человеческого лица. Богу известно, сколько было выдержано за этой печальной маской! Замужняя женщина и счастливая мать небрежно смотрит на тот отдел, где печатаются Браки, Смерть, Рождение и, может быть, читает, что человек, которого она любила и с которым рассталась с разбитым сердцем лет пятнадцать или двадцать тому назад, пал где-нибудь в сражении в Индии с простреленным сердцем. Она держит газету твердо перед своим лицом, а муж ее завтракает, мешает ложечкой кофе, разбивает яйцо, между тем как она терпит пытку, вспоминая давно прошедшие дни.

Не лучше ли бы, если бы жены рассказывали своим мужьям сентиментальные истории своей юности до замужества? Не благоразумнее ли свободно разговаривать о черных глазах и усах Чарльза, изъявлять надежду, что бедняжка хорошо служит в Индии, чем держать скелет где-нибудь в темном уголку женской памяти?

Не одни женщины терпят пытку, закрываясь «Times»: мужья читают дурные известия об обществе железных дорог, где они опрометчиво взяли акции на те деньги, которые жена их считает обеспеченными в государственных облигациях; сын, с спорстментскими наклонностями, читает дурные известия о лошади, за которой он держал пари; дружеские ширмы скрывают его лицо, и он имеет время оправиться, прежде чем положить газету, и продолжает спокойно завтракать.

Люси Бёльстрод читала роман, пока ее муж держал «Times» перед своим лицом, думая обо всем, что случилось с ним с тех пор, как он встретился с дочерью банкира: какою давнишнею казалась ему история этой любви с тех пор, как спокойное домашнее счастье началось после его женитьбы на Люси! Он никогда не изменял, даже мысленно, своей второй любви; но теперь, когда он знал тайну жизни Авроры, он невольно спрашивал себя: как он перенес бы это открытие, если бы был на месте Джона, если бы он верил женщине, которую он любил, несмотря на свет, на ее собственные странные слова, которые так увеличили его опасение, так жестоко удвоили его сомнение?

«Бедная женщина!» — думал он. — Неудивительно, что она не хотела рассказывать этой унизительной истории. Я был не довольно нежен, я приставал к ней с моей упорной и безжалостной гордостью. Я думал скорее о себе, чем о ней и ее горести. Я был жесток и неделикатен, а потом удивлялся, что она не хотела довериться мне!»

Тольбот Бёльстрод, рассуждая об этом, видел слабые пункты своего поведения с сверхъестественной ясностью видения и не мог удержаться от горького сожаления, что не поступил великодушнее.

В этой мысли не было неверности Люси. Он не переменил бы свою преданную жену на черноглазое божество прошлого; но он был джентльмен и чувствовал, что он глубоко оскорбил и унизил женщину, вся вина которой состояла в доверчивом сумасбродстве невинной девушки.

«Я оставил ее на полу в той комнате, в Фельдене, думал он. — На коленях, склонившей свою прелестную головку передо мной. О, Боже мой! — могу ли я когда-нибудь забыть агонию этой минуты? Могу ли я когда-нибудь забыть, чего мне стоило сделать, то, что я считал справедливым?»

Холодный пот выступил на его лбу, когда он вспомнил это прошлое страдание, как это бывает с трусом, который вспомнит, как ему выдергивали зуб или отрезали член.

«Джон Меллиш в десять раз благоразумнее меня, — думал Бёльстрод. — Он доверился своему инстинкту и узнал благородную женщину, как только встретился с нею».

Тольбот Бёльстрод сложил «Times», бросил ее возле себя. Люси закрыла третий том своего романа. Могла ли она читать, когда мужу ее заблагорассудилось перестать заниматься чтением?

— Люси, — сказал Бёльстрод, взяв за руку жену (они одни занимали вагон; это счастье часто случается с теми путешественниками, которые дадут полкроны кондуктору). — Люси, я когда-то очень оскорбил твою кузину; теперь я желаю это загладить. Если с ней случится какая-нибудь неприятность, которую мы не можем предвидеть, я желаю, чтобы ты была ее другом. Как ты думаешь, справедливо я желаю этого, душа моя?

— Справедливо, Тольбот!

Мистрисс Бёльстрод могла только с удивлением повторить это слово. Могла ли она не считать его самым справедливым, самым благоразумным и самым совершеннейшим существом на свете?

Все казалось очень спокойно в Меллише, когда приехали гости. В гостиной и в маленькой комнате возле нее не было никого. Шторы были опущены, потому что день был жаркий; на столе стояли вазы с свежими цветами, но ни открытая книга, ни вышиванье не показывали присутствия Авроры.

— Мистер и мистрисс Меллиш ожидали вас с поздним поездом, сэр, — сказал слуга, вводя Тольбота и жену его в гостиную.

— Пойти мне отыскать Аврору? — спросила Люси мужа, — она наверно в утренней комнате.

Тольбот сказал, что было бы лучше подождать мистрисс Меллиш. Люси осталась. Она подошла к одному из открытых окон и отдернула штору. Яркое солнце облило светом всю комнату. Гладкий лужок пестрел пунцовыми гераниумами, розами и разными разноцветными цветами, но мистрисс Бёльстрод глядела через этот яркий цветник в густой лес.

В этом самом лесу муж ее объяснился ей в любви; в этом самом лесу после того совершилось убийство.

— Этот… человек похоронен, я полагаю, Тольбот? — сказала она мужу.

— Я думаю, душа моя.

— Если бы я была на месте Авроры, я не имела бы охоты жить здесь после этого.

Дверь отворилась, прежде чем мистрисс Бёльстрод кончила свою фразу, и хозяйка дома подошла к ним. Она приветствовала их дружелюбно и ласково, обняла Люси и поцеловала ее очень нежно; во Тольбот увидел, что она страшно переменилась в те несколько дней, которые прошли после ее возвращения в Йоркшир, и сердце его замерло, когда он приметил бледное лицо Авроры и черные круги вокруг ее впалых глаз.

— Неужели она слышала?.. Неужели кто-нибудь дал ей причину предполагать?..

— Вы нездоровы, мистрисс Меллиш, — сказал Тольбот, взяв ее за руку.

— Нет, не совсем. От этой дурной погоды у меня болит голова.

— Мне жаль видеть вас больною. Где я найду Джона? — спросил Бёльстрод.

Бледное лицо Авроры вдруг вспыхнуло.

— Я… я… не знаю, — пролепетала она. — Его нет в доме; он вышел… кажется, в конюшню… или на ферму… Я пошлю за ним.

— Нет, нет, — сказал Тольбот, — останавливая ее руку, протянутую к колокольчику. — Я пойду отыщу его. Верно, Люси будет рада поболтать с вами, Аврора, и не прочь отвязаться от меня.

Люси, обняв рукою стан кузины, согласилась на это. Она с сожалением смотрела на изменившееся лицо Авроры, на неестественное принуждение в ее обращении.

Бёльстрод ушел, радуясь, что поступил очень умно.

«Люси гораздо скорее выпытает в чем дело, нежели я, — думал он. — Между женщинами есть какое-то электрическое сродство, которое присутствие мужчины разрушает. Как смертельно бледна Аврора! Возможно ли, чтобы неприятность, которую я ожидал, настала так скоро?»

Он пошел в конюшню, но не столько за тем, чтобы отыскать Джона Меллиша, как в надежде найти кого-нибудь довольно смышленого, чтобы лучше разузнать об убийстве, нежели он слышал до сих пор.

«Кто-нибудь другой, кроме Авроры, должен был иметь причину желать освободиться от этого человека, — думал он. «Должна была быть какая-нибудь причина: мщение, интерес — что-нибудь еще, никому не известное».

Он вышел на двор конюшни, но не успел исполнить свое намерение, потому что Джон Меллиш небрежно стоял возле маленькой кузницы, смотря, как подковывают одну из его лошадей.

Молодой сквайр вздрогнул, узнав Тольбота, и протянул ему руку, сказав в приветствие несколько бессвязных слов. Даже в эту минуту Бёльстрод увидал, что в наружности Джона была еще большая перемена, чем в наружности Авроры. Голубые глаза йоркширца потеряли свой блеск, его походка — свою гибкость; лицо его осунулось; он, очевидно, избегал встретиться с глазами Тольбота. Небрежно отошел он от кузницы, идя рядом с своим гостем к калитке, но он имел вид человека, который сам не знает куда он идет.