Пташка (СИ) - Скворцова Ксения

Гнеда почти не видела Брана, и ей по нескольку раз приходилось просить свою не слишком-то дружелюбную служанку передать сиду, что она желает его видеть. Бран появлялся редко и неохотно, называя Гнеду избалованной и неблагодарной. Нет, он не упивался своей властью над ней. Скорее, он нашёл девушку назойливой, с удивлением обнаружив, что у неё есть желания и потребности. Бран выходил из себя, укоряя Гнеду тем, что только в её покое топят очаг, и, как позже выяснила Гнеда, это было правдой. Дрова в безлесой Корнамоне являлись немалой ценностью, и сид, с таким трудом выходивший девушку из болезни, делал всё возможное, чтобы сохранить её здоровье. Во всяком случае, до Ардгласа.

Гнеда была в тепле, безопасности. Она ела горячее и спала на мягком, и Бран искренне считал всё прочее прихотями. С приездом в усадьбу их временная близость, бывшая для девушки единственной отдушиной в пути, исчезла. Брану больше не нужно было ухаживать за своей пленницей. От его словоохотливости не осталось и следа, и, кажется, то уважение, которое он начал испытывать к Гнеде после того, как она отвадила Бьярки, постепенно рассеивалось.

Единственное, чего Гнеда сумела добиться от своего жениха, это появление в её клетушке прялки, кросен и даже полотна, которое загодя приготовила для будущей невестки рачительная Федельм.

По первости Гнеда думала, что их поженят сразу после приезда, но время шло, а ничего не происходило. Все чего-то ждали, и никто и не думал сообщить девушке, в чём причина отсрочки. Последнее, о чём Гнеда хотела говорить с Браном, была свадьба, но неизвестность мучала её сильнее, чем возможная насмешка сида, и, собравшись с силой, девушка спросила его напрямик о своей судьбе.

Верный себе, Бран ухмыльнулся, сострив по поводу нетерпеливости своей невесты, но видя страдальческое выражение лица Гнеды, сжалился и сообщил, что разослал гонцов в знатнейшие семьи сидов с приглашением на предстоящее торжество, ведь без присутствия их представителей само событие теряло смысл.

Свадьба должна была состояться через два месяца.

***

Мысль о рубашке пришла неожиданно. В Залесье было принято делать такой свадебный подарок жениху. Лён для него выращивали и выпрядали собственными руками, но вся работа Гнеды осталась в усадьбе Судимира. Зато у неё в распоряжении оказались прекрасные холсты, из которых можно было скроить сорочку, и Гнеда кинулась в это занятие с головой. И пускай девушке было далеко до умелиц, творивших тонкую, словно паутинку пряжу или создававших немыслимые узоры, её сноровки хватало, чтобы воплотить свой замысел.

Гнеда выбрала серое сукно, шершавое и пёстрое от почти чёрного утка, делавшего ткань похожей на кору рябины, и ярко-красные, цвета давленой клюквы нитки. Рукоделие скрадывало безрадостность дней, и впервые за долгое время Гнеда чувствовала воодушевление. Теперь, просыпаясь по утрам, девушка вспоминала, что у неё есть цель, и осознание этого позволяло не унывать окончательно.

Если бы её спросили, сколько времени прошло с их приезда, Гнеда затруднилась бы ответить. Она замечала только, что наступила настоящая зима и снег больше не таял. Девушка целиком посвятила себя шитью, выходя на улицу только чтобы размяться и вконец не ослепнуть, ведь работать приходилось при слабом свете жировика и небольшого очага.

Был уже вечер, и Гнеда торопилась в свои покои, нетерпеливо предвкушая возвращение к сшитой рубашке. Нынче она разбрасывала по ней украсы, что будут не только радовать взгляд, но и крепко хранить владельца от меча и сглаза, от хвори и обмана, от предательства и грозы.

Отворив дверь, Гнеда застыла на пороге. На лавке сидела та самая голубоглазая незнакомка. Она поджидала девушку, по-свойски обосновавшись в её покоях, поближе к огню. Взгляд чужачки не был яростным, она глядела с насмешкой и вызовом, вольготно раскинувшись на Гнедином одеяле, всем своим видом показывая, что считает себя хозяйкой положения.

Гнеда оторопела и не могла вымолвить ни слова, когда вдруг заметила в руках высокомерной чужачки своё шитьё.

— Отдай! — крикнула она, подскакивая к ней и выхватывая рубашку.

Девушка засмеялась.

— У тебя не только руки корявые, да ещё и глаз косой! Или не сумела мерки снять? Разве не видишь, что он никогда не втиснется в твоё рубище?

Гнеда сглотнула, трепетно прижимая сорочку к груди. Сердце заходилось обидой и злостью, и она лихорадочно закусывала нижнюю губу. Рыжеволосая, очевидно, наслаждалась её смятением.

— Не твоё дело, — наконец огрызнулась Гнеда, не сразу сумев совладать с языком, который едва не подсунул ей залесские слова. — Кто ты такая? Зачем явилась?

Девушка слегка склонила голову набок, окидывая Гнеду уничижающим взглядом.

— Это ты явилась! — прошипела она, и на миг за показной дерзостью проступила горечь. — Явилась, вздумала отобрать его у меня! Ещё была бы красавица, так ведь ни рожи, ни кожи!

Гнеда стиснула зубы. Памятуя науку Фиргалла, она пыталась не поддаваться обуревавшим её чувствам и сдержанно поразмыслить.

Явилась, чтобы отобрать. Отобрать его. Это Брана, что ли?

Гнеда прищурилась, ещё раз оглядывая незнакомку с ног до головы. Как же она сразу не догадалась. Сид ведь обмолвился, что у него в Корнамоне кто-то был. Что ему не нужна жена. Так вот она, эта его «хоть». Теперь ненавидящий взгляд и наглые речи обретали смысл.

— Как тебя зовут? — спросила Гнеда разом поблёкшим голосом, в котором больше не звучало ни капли воинственности.

— Дейрдре, — надменно ответила девушка, но вызывающий взгляд стал менее уверенным. Переход соперницы от враждебности к равнодушию насторожил её.

Гнеда кивнула, будто подтверждая собственную мысль.

— Уходи, Дейрдре, — сказала она устало.

— Не-е-ет, я не уйду, — протянула рыжая, хищно оскаливаясь и медленно, по-звериному, поднимаясь. — Думаешь, он станет твоим? — Её зубы неприятно сверкнули, и быстрым, каким-то мужским движением Дейрдре выхватила из-за сапога нож.

Гнеда перевела неподобающе спокойный взгляд с лица девушки на оружие в её руке и обратно.

— Не думаю, что Брану понравится, если ты перережешь мне горло. Даже скорее наоборот.

Дейрдре тяжело дышала, не отводя глаз от Гнеды. Её волосы растрепались, и девушке пришлось раздражённо сдуть кудряшку, лезшую в глаза. С отстранённостью Гнеда подивилась на собственное безразличие к тому, что произойдёт дальше. Она не сомневалась в решимости своей соперницы, но всё равно не испытывала страха.

— Может, ты не знаешь, но я не своей волей выхожу за него, — продолжала Гнеда, — и не по своей воле приехала сюда.

— Как же, — процедила Дейрдре, и её взгляд налился уже знакомой ненавистью, — свадебный дар ты тоже по принуждению готовишь?

Гнеда растерянно поглядела на рубаху в своих руках и еле слышно вымолвила:

— Это не для него.

Дейрдре недоверчиво сожмурила глаза.

— Я не хочу, — голос Гнеды пресёкся, и она неловко откашлялась, — не хочу выходить за Брана. Я совсем не знаю и не люблю его, как и он меня. Разве тебе не известно, что ему от меня нужно?

На челе девушки возникло сомнение, но она всё ещё не желала отступать.

— Я убью тебя, — пообещала Дейрдре, делая шаг вперёд, но Гнеда почувствовала, что за её словами уже не было истинного намерения.

Она опустила руку с сорочкой так, чтобы не закрывать груди, будто подставляясь. Будто предлагая Дейрдре наиболее выгодное место для удара.

— Твой ворон украл курицу, чтобы она несла ему золотые яйца. Как думаешь, что будет с тобой, если ты задушишь её, лисичка?

Лицо Дейрдре дрогнуло от наглости соперницы и сознания собственного бессилия. И повинуясь женскому или животному чутью, она спросила, кивнув на рукоделье, безошибочно нащупав единственное уязвимое место противницы:

— Кто он?

Гнеда опустила глаза, в которых тут же умер затеплившийся было огонёк, рождённый необходимостью защищаться. Она вновь вспомнила, что была всего лишь жалкой и слабой предательницей.