Берия. Арестовать в Кремле - Анатолий Сульянов

Об этом не мог не знать Абакумов, много раз наблюдавший припадки гнева у генералиссимуса, когда кто-то, не знавший порядков и обычаев двора, пытался просить за «ошибочно арестованного крупного деятеля науки». Но тем не менее генерал-полковник упорно шел на заочный контакт со своим шефом.

«Дорогой Лаврентий Павлович! Прошло уже 2 месяца и 15 дней. Нет больше сил терпеть такой произвол, который имеет место в расследовании. В материалах полно неправды и клеветы. Многие лица, перепугавшись, пишут что угодно и оговаривают других. Вы прекрасно знаете, что я целиком и всей душой предан нашему дорогому товарищу Сталину И. В. Таким верным сыном нашей партии я и остаюсь до конца своей жизни. Работал я на Ваших глазах и, находясь на ответственном посту в органах МГБ, отдавал все свои силы выполнению служебного долга. У меня нет и не могло быть другой жизни, так и дальше по-большевистски буду бороться за дело тов. Сталина И. В. Я сильно переживаю и нужные выводы как коммунист и как работник для себя сделал из хода проверки.

Режим крайне тяжелый. Допросы очень нажимистые и грубые. Я сильно ослаб, и здоровье мое сильно ухудшилось. Повторяю, что человек я честный политически и целиком предан товарищу Сталину И. В. Жду Вашей помощи, дорогой Лаврентий Павлович.

В. Абакумов. 27.09.1951 г.».

Все письма Лаврентий Павлович читал, но ни на одно письмо Абакумова ни мне, ни другим сотрудникам секретариата не ставил задачи по подготовке ответов. Более того, эти письма Берия направлял Генеральному прокурору СССР Г. Сафонову.

Чем все это я объясняю? Надо учитывать и то обстоятельство, что в ту пору отношения между Сталиным и Берия были далеко не лучшими. Опасаясь за себя в первую очередь, Берия, разумеется, не стал реагировать на письма Абакумова, зная, что об этом тотчас узнает Сталин, и идти на обострение отношений между ними Берия не решается. Был ли Абакумов дорог Лаврентию Павловичу? Думаю, что да, был — столько лет работали бок о бок, столько проведено вместе самых, казалось, безнадежных дел…

Но об этом не знал Абакумов и продолжал «нажим» на моего шефа. После ноябрьских праздников в папку Берия легло еще одно письмо: «…Моим переживаниям нет конца. Было тяжело в дни праздников 7–8 ноября. Режим устанавливается все тяжелее. У меня родился ребенок (жена резана), им нужна помощь… Кто-то следит за расследованием, так могут перебить хороших, честных людей, начать то, что было в 1937 году. Именно тогда фабриковались такие протоколы допросов. Рюмин все силы прилагает, чтобы все охаять, а честных людей сделать преступниками. Он ведет охоту на честных людей. Жду Вашей помощи. В. Абакумов».

И снова Берия направляет письмо из камеры-одиночки Генеральному прокурору СССР. Напрасно ждал Абакумов весточки или появления в камере своего шефа — тому было не до него, надо было спасать свою шкуру.

Рюмин старался изо всех сил, зная почти все, что было содеяно генерал-полковником, зная все его грехи… «Минька» понимал всю меру ответственности перед Сталиным, которому он пообещал прилюдно доказать виновность Абакумова по первой категории, иначе эта первая категория станет его собственным уделом. Надо было достаточно много преступных действий наскрести, чтобы припереть обвиняемого министра убедительными фактами «преступно-халатной деятельности»…

Допросы «с пристрастием» не прекращались ни днем ни ночью: почему долго не давал хода «делу врачей»? Кто первым обвинил секретаря ЦК Алексея Кузнецова в измене? Почему «дело авиации» было свернуто? Не один же маршал авиации Новиков виноват в наметившемся отставании нашей авиации… Кто стоял за его спиной?

Терпение Абакумова иссякло: не выдержав пыток, оскорблений и издевательств, генерал-полковник Абакумов ударил своего бывшего подчиненного полковника Рюмина…

Раздосадованный «Минька» приказал надеть на Абакумова кандалы — теперь тот не сможет поднять руки. Теперь можно бить недавнего шефа сколько угодно.

После очередного допроса «с пристрастием», закованного в кандалы, избитого, с синяками и кровоподтеками на всем совсем недавно крепком, мускулистом теле Абакумова приволокли в одиночку и бросили на холодный пол. Подняться на койку арестованный не мог. На помощь пришел хорошо знавший бывшего министра коридорный надзиратель, нагнулся над подследственным и не поверил своим глазам: из-под плотно сжатых век по окровавленному, распухшему лицу одна за другой скатывались крупные слезы — генерал плакал…

Совсем недавно он, высокий, крепкого телосложения, в аккуратно отглаженных кителе и бриджах, до блеска начищенных хромовых сапогах, в сопровождении свиты с «Минькой» во главе, появлялся здесь, в тюрьме; теперь вот, скорчившись, лежит на цементном полу, в изорванной тюремной одежде, с разбитым, мокрым от слез лицом, вздрагивая от каждого прикосновения. Неужели и его не защитят?..

В новых письмах из тюрьмы Абакумов продолжал сообщать Берия о невыносимых условиях его содержания, допросов, ставок, о своих переживаниях, о придирчивости Рюмина, о его больной, истерзанной душе. Мне подумалось вот о чем: помнил ли Абакумов о пытках участников «ленинградского дела», истязаниях секретаря ЦК Алексея Кузнецова, о пытках генерал-лейтенанта Телегина, которого избивал не раз сам Абакумов? Помнил ли он о несчастных малолетних детях, сданных в специнтернаты сразу после ареста их родителей, так и не узнавших мест, где в последний раз их отец или мать видели солнце или набухшие дождем облака… Наверное, нет, не помнил…

Михаил Рюмин времени не терял: в различные инстанции, как из рога изобилия, полился ручей писем, жалоб и заявлений на бывшего министра.

«ЦК ВКП(б). Тов. Маленкову Г. М. Тов. Берия Л. П. от Комарова — бывшего заместителя начальника следственной части по особо важным делам МГБ СССР.

…Снятие Абакумова и его арест очень своевременны. Абакумов — лжец и лицемер. Он обманывал ЦК ВКП(б). Давая указания мне как следователю о порядке рассмотрения таких дел на Юдина, Лозовского и др., Абакумов обманывал меня, говорил, что эти лица арестованы по указанию ЦК ВКП(б)…»

Еще недавно Комаров и ему подобные клялись Абакумову в преданности и вечной дружбе, теперь же, поддавшись давлению «Миньки», стараются изо всех сил изобличить своего недавнего начальника во всех земных грехах, вспоминая и все, что было, и то, чего не было…

Абакумов, разумеется, не знал об этих письмах и продолжал отсылать в самые высокие инстанции свои послания. «Вы можете смело сказать, — пишет Абакумов своему кумиру Берия, — товарищу Сталину о том, что я крепко пережил, перестрадал, все необходимое понял и нужные выводы для себя сделал. Я безгранично люблю тов. Сталина и целиком предан ему до конца своей жизни, и за это люблю и буду любить товарища Берия Лаврентия Павловича, и они моя защита…»