Берия. Арестовать в Кремле - Анатолий Сульянов

В зале наступила тревожная тишина; большинство присутствующих знало, что значили произнесенные устами шефа НКВД слова об обмане правительства, срыве государственных заданий. Случись все это в тридцать седьмом — судьба академика была бы решена: он, как и другие, оказался бы за решеткой. Но теперь другое дело — срочно нужна атомная бомба! «Проект АБ» под неослабным контролем товарища Сталина. Все это знал Лаврентий Павлович и потому терпеливо переносил все чудачества академиков, дав себе зарок вернуться к некоторым из них после завершения «Проекта АБ».

— Что будем делать? — сквозь пенсне Берия оглядел всех присутствующих, не заметив у них особого желания реагировать на очередную кляузу. — Я думаю, — Берия приподнял подбородок, — назначить к товарищу Капице автора записки Сукова заместителем. Пусть работают вместе. Для пользы дела.

— Как же они работать-то будут? — недоуменно спросил академик Курчатов. — Энергия и силы ученого будут уходить на ненужные споры с администратором. Времени у всех у нас в обрез, а тут придирки, работай и оглядывайся.

— Ничего! — Берия сердито махнул рукой. — Сработаются.

Я снова подумал о причинах, побудивших Сталина назначить Берия ответственным за реализацию «Проекта АБ». Ведь тут с первых минут связь с наукой, а у Лаврентия Павловича образование, считай, начальное. Берия не читал даже художественной литературы. Театр, куда он ходил по обязанности, покидал после первого акта, его не интересовали ни музыка, ни живопись. Сталин, видимо, особые надежды возлагал на огромную пробивную силу моего шефа и на страх, который испытывали люди только при одном упоминании фамилии наркома внутренних дел. Попробуй заартачься в чем-то, промедли и завтра окажешься на Лубянке. Других причин, побудивших вождя назначить руководителем «Проекта АБ» Лаврентия Павловича, по-видимому, не было.

После заседаний в Совмине шеф часто приходил удрученным и даже расстроенным, зло отшвыривал в сторону малозначащие бумаги, срывался по телефону, беспричинно вскакивал из-за стола. Его бесила даже незначительная мелочь. Улучив момент, я поинтересовался причинами, выводящими шефа из состояния равновесия; он за чашкой крепкого грузинского чая поделился кое-чем, посетовал на трудные обязанности и особенно — на трудные характеры академиков.

— Ему говоришь одно, а он не соглашается, идет к доске и пишет формулы. А на кой… мне его формулы? Мне надо добывать цемент, свинец, лес. А он про какую-то «тяжелую воду». Вода, она и есть вода. Приходится убеждать. Не помогает — кулаком по столу… Не те времена…

Отношения между группой ученых и шефом, видно, зашли глубоко, неприязнь к ним росла у шефа, как тесто на хороших дрожжах.

В почте ПБ — так в канцелярии называли Политбюро — я увидел письмо академика Капицы с резолюцией Сталина, в котором ученый, жалуясь на грубость, бестактность, нежелание Берия выслушать мнения людей, просил освободить его от работы в Специальном комитете по атомной бомбе. Лаврентий Павлович прочитал письмо ученого торопливо, кося взглядом на резолюцию Сталина, и тут же позвонил Капице.

— Ваше письмо рассмотрено товарищем Сталиным. Мне поручено побеседовать с вами. Приезжайте. Надо поговорить.

И тут шеф позеленел; по рассеянности он держал трубку, едва прислонив к уху, и я услышал звонкий голос ученого:

— Мне с вами говорить не о чем. Если вам нужно со мной поговорить, то приезжайте ко мне в институт. — И в трубке раздались прерывистые звонки.

Я давно не видел шефа таким! Его словно подменили: в глазах гнев — вот-вот искры полетят, а на лице — растерянность. Такое с ним бывало редко: его, грозного и ни с кем не считавшегося начальника, какой-то ученый словесно отстегал, словно мальчишку. Берия вышел из-за стола и долго ходил по длинному залу: он не знал, что предпринять! Схватить этого выскочку-ученого и на Лубянку, где его отделали бы под орех. Не то время — товарищ Сталин лично контролирует «Проект АБ», а Капица — в одной ведущей группе с Иоффе, Харитоном, Зельдовичем, Флеровым и Курчатовым. Шеф скрежетал от бессилия зубами, нервно размахивал руками, пока не зазвонил телефон. Берия снял трубку «кремлевки» и мгновенно вытянулся:

— С ним невозможно работать, товарищ Сталин. Он зарвался, выставляет много требований, подбивает других, во все вмешивается. Его надо, товарищ Сталин, хорошенько проучить. Это дерзкий, невоспитанный человек. Зазнайка!

И шеф решил рискнуть.

— Я прошу, товарищ Сталин, санкции на арест. Отправим на полгода куда надо, будет как шелковый, — сказал и замер в ожидании решения вождя, боялся его гнева.

— Таких, как Капица, у нас, Лаврентий, по пальцам перечесть. С должности я его сниму, а ты его не трогай. Помирись с учеными. Тебе, Лаврентий, не хватает деликатности: ученые — это особые люди. Голосом не возьмешь. Изучи основы ядерной физики. Понял все?

— Все, товарищ Сталин…

И Берия, поборов свою ненависть к ученому, поехал в институт и не с пустыми руками — прихватил с собой отличнейшее ружье, бельгийскую инкрустированную двустволку…

Вернувшись, дал список, приказал доставить книги в ближайшие два-три дня.

Сталин снял Капицу с должности начальника «Главкислорода», оставив ученого в комитете по атомной бомбе, но и здесь академик неоднократно сталкивался с шефом, о чем не раз писал Сталину; вождь эти письма пересылал Лаврентию Павловичу, и они шли ко мне. Капица сообщал Сталину о некомпетентности Берия, жаловался на его грубость: «Изложенное ясно показывает, что товарища Берия мало заботит репутация наших ученых (твое, дескать, дело изобретать, исследовать, а зачем тебе репутация). Теперь, столкнувшись с тов. Берия по Особому комитету, я особенно почувствовал недопустимость его отношения к ученым… Рано или поздно у нас придется поднять ученых до «патриарших» чинов. Ведь покупать у нас таких людей нечем. Это капиталистическая Америка может, а мы — нет… Пора товарищам типа Берия начинать учиться уважению к ученым… Особый комитет должен научить товарищей верить ученым, а ученых, в свою очередь, это заставит больше чувствовать свою ответственность, но этого еще пока нет… Товарищи Берия, Маленков, Вознесенский ведут себя в Особом комитете как сверхчеловеки. В особенности тов. Берия. Правда, у него дирижерская палочка в руках. Это не плохо, но вслед за ним первую скрипку все же должен играть ученый. Ведь скрипка дает тон всему оркестру. У тов. Берия основная слабость в том, что дирижер должен не только махать палочкой, но и понимать партитуру. С этим у Берия слабо. Я ему прямо говорю: «Вы не понимаете физику, дайте нам, ученым, судить об этих вопросах», — на что он мне возражает, что я ничего в людях не понимаю… Я ему предлагал учить его физике, приезжать ко мне в институт. Ведь, например, не надо самому быть художником, чтобы понимать толк в картинах…»