Белая львица - Хеннинг Манкелль

Эта мысль привела Схееперса в замешательство. Задним числом он поймет, что попался на удочку собственных предрассудков, незримых расовых барьеров, определявших его жизнь. Его вдруг осенило, кто такая эта подслушивающая девушка. Раскрылась самая сокровенная тайна Яна Клейна. Осажденная крепость наконец-то пала. До сих пор правду удавалось скрывать лишь потому, что такого никто и помыслить себе не мог. Ян Клейн, звезда разведслужбы, беспощадный бурский воин, имел дочь от черной женщины! Дочь, которую, вероятно, любил больше всего на свете. Может, он думал, что Нельсон Мандела должен умереть, чтобы его чернокожая дочь могла по-прежнему жить и возвышаться через близость к белым. С точки зрения Схееперса, такое лицемерие не заслуживало ничего, кроме ненависти. Он почувствовал, как его собственное противодействие разом рухнуло. И одновременно осознал невообразимую сложность задачи, какую взяли на себя президент де Клерк и Нельсон Мандела. Как объединить людей, которые считают друг друга предателями?

Миранда неотрывно смотрела на него. Она не могла угадать, о чем он думает, но заметила его волнение.

Он скользнул взглядом по ее лицу, потом снова посмотрел на каминную полку, на фотографию девушки:

— Ваша дочь. Дочь Яна Клейна.

— Матильда.

Схееперс вспомнил, что читал о прошлом Миранды:

— Как ваша мать.

— Как моя мать.

— Вы любите вашего мужа?

— Он мне не муж. Он ее отец.

— А она?

— Она ненавидит его.

— Сейчас она стоит за дверью и слушает наш разговор.

— Она нездорова. У нее температура.

— И все же она подслушивает.

— А почему бы и нет?

Схееперс кивнул. Он понял.

— Я хочу знать, — повторил он. — Подумайте хорошенько. Постарайтесь вспомнить. Любую мелочь, что способна помочь нам найти людей, которые намерены ввергнуть страну в хаос. Пока не поздно.

Вот и пришла минута, которой она так долго ждала, подумала Миранда. Раньше эта сцена всегда представлялась ей иначе: она станет рассказывать о том, как обыскивала по ночам карманы Яна Клейна, как внимательно слушала слова, произнесенные им во сне, но свидетелей при этом не будет. Только они двое, она и ее дочь. Теперь же она поняла, что все произойдет по-другому. Но отчего она так безраздельно поверила этому человеку, даже не зная его имени? По причине его собственной уязвимости? По причине его неуверенности перед ней? Может быть, слабость — единственное, чему она смеет доверять?

Радость освобождения, думала она. Вот что я сейчас чувствую. Как будто выхожу из морских волн и знаю, что чиста.

— Я долго считала, что он обыкновенный чиновник, — начала Миранда. — Даже не догадывалась о его преступных деяниях. Но потом узнала.

— От кого?

— Может быть, я скажу, от кого. Только не сейчас. Говорить нужно, только когда приходит время.

Схееперс пожалел, что перебил ее.

— Но он не знает, что я знаю, — продолжала Миранда. — В этом мое преимущество. Возможно, мое избавление, а возможно, и моя смерть. Но всякий раз, когда он приезжал сюда, я вставала ночью и опустошала его карманы. Копировала все, вплоть до самых коротеньких записок. Слушала бессвязные фразы, которые он говорил во сне. И передавала кому следует.

— Кому?

— Тем, кто нас защищает.

— Вас защищаю я.

— А я даже не знаю, как вас зовут.

— Это неважно.

— Я говорила с черными африканцами, которые ведут тайную жизнь, так же как и Ян Клейн.

Слухи об этом доходили до Схееперса. Но конкретных подтверждений не было. Он знал, что разведслужбы — и гражданская, и военная — постоянно гонялись за собственной тенью. И ходили упорные разговоры, что своя разведслужба есть и у черных. Возможно, организация, непосредственно связанная с АНК, а возможно, вполне самостоятельная. Изучавшая действия официальных разведслужб. Их стратегию и их людей. И вот женщина по имени Миранда подтвердила существование такой организации.

Ян Клейн — покойник, подумал Схееперс. Ведь он понятия не имел, что его карманы обыскивают те, кого он считал своими заклятыми врагами.

— Я имею в виду последние месяцы, — сказал Схееперс. — То, что было раньше, меня не интересует. Что вы находили в последние месяцы?

— Я все сообщила и сразу забыла об этом, — сказала она. — Зачем напрягать память понапрасну?

Она явно говорила правду. Он попытался подойти с другой стороны. Ему необходимо поговорить с кем-нибудь из тех, кто поручил ей обыскивать карманы Яна Клейна и слушать его сонную болтовню.

— Почему я должна вам доверять?

— Вы не должны, — ответил он. — В жизни нет никаких гарантий. Есть только риск.

Миранда задумчиво молчала.

— Он убил много людей? — Она говорила очень громко, и он понял, она хочет, чтобы дочь все слышала.

— Да, много.

— Чернокожих?

— Чернокожих.

— Преступников?

— Некоторые были преступниками, некоторые нет.

— За что он их убил?

— Они отказывались говорить. Были повстанцами. Мятежниками.

— Как моя дочь.

— Я не знаком с вашей дочерью.

— Зато я знаю ее.

Миранда решительно встала:

— Приходите завтра. Может, кто-нибудь захочет встретиться с вами. А сейчас уходите.

Схееперс вышел на улицу. Направляясь к машине, припаркованной за углом, он почувствовал, что взмок от пота. И поехал прочь, размышляя о собственной слабости. И о силе Миранды. Неужели есть будущее, где они могут встретиться и примириться?

Матильда не вышла к матери, когда он уехал. Миранда оставила ее в покое. Но вечером долго сидела на краю ее постели.

Лихорадка приходила и уходила, волна за волной.

— Ты огорчена? — спросила Миранда.

— Нет, — ответила Матильда. — Теперь я ненавижу его еще сильнее.

Впоследствии Схееперс вспоминал свою поездку в Клиптаун как нисхождение в ад, которого ему до той поры удавалось избегать. Неуклонно следуя белому пути, который вел бура от колыбели до могилы, он как бы все время видел мир одним глазом. Теперь ему пришлось ступить на другой путь, черный, и то, что он увидел, наверное, не забудется никогда. Это был настоящий шок, потрясший его до глубины души, ведь такова была жизнь двадцати миллионов людей. Людей, которым не позволяли жить полноценно и достойно, которые умирали раньше срока, их жизнь подавляли, лишали возможности развития.

В Безёйденхаут он вернулся на другой день в десять утра. Открыла ему Миранда, но на встречу с человеком, который согласился с ним поговорить, его повела Матильда. Он чувствовал себя так, будто удостоился великой чести. Матильда была такая же красивая, как и ее мать. Кожа чуть посветлее, но глаза те же. Как ни старался, Схееперс не увидел в ее лице отцовских черт. Наверное, Матильда так отмежевалась от отца, что попросту запретила себе походить на него. Схееперса она встретила очень сдержанно, лишь слегка кивнула, когда он протянул руку. И он вновь ощутил неуверенность, теперь уже перед дочерью, хотя ей еще и двадцати не исполнилось. Схееперса охватила тревога: во что же это он влез? Может быть, Ян Клейн связан с этим домом совсем не так, как ему хотелось думать? Но теперь уже поздно думать об этом. Возле дома стоял старый заржавленный автомобиль с болтающейся выхлопной трубой и полуоторванным бампером. Не говоря ни слова, Матильда открыла дверцу и посмотрела на него.

— Я думал, он придет сюда, — нерешительно пробормотал Схееперс.

— Мы съездим в другой мир, — сказала Матильда.

Он сел на заднее сиденье, и тотчас в ноздри ударил какой-то запах, только потом он сообразил, что в детстве так пахли курятники. Человек за рулем был в фуражке, низко надвинутой на глаза. Он обернулся и минуту-другую молча смотрел на Схееперса. Наконец машина тронулась, и Матильда с шофером заговорили между собой на языке, которого Схееперс не понимал, но узнал — коза. Они ехали на юго-запад, причем, как казалось Схееперсу, шофер изрядно превышал скорость. Скоро центр Йоханнесбурга остался позади, и они очутились в лабиринте дорог, где вереницы автомобилей мчались в самых разных направлениях. Соуэто, подумал Схееперс. Не туда ли мы едем?

Нет, их путь лежал не в Соуэто. Они миновали Медоуслэнд, едкий дым затянул пыльные окрестности. Прямо за беспорядочным скоплением ветхих домишек, где кишмя кишели собаки, дети, куры, громоздились сломанные и развалившиеся автомобили, шофер затормозил. Матильда вышла и пересела к Схееперсу, на заднее сиденье. В руках у нее был черный колпак.

— Начиная отсюда, вам смотреть нельзя, — сказала она.

Он запротестовал, отталкивая ее руку.

— Чего вам бояться? Решайте.

Он выхватил у нее колпак.

— Зачем?

— Кругом тысячи глаз. Вам смотреть нельзя. И вас никто видеть не должен.

— Это не ответ, — с досадой сказал он. — Это загадка.

— Не для меня. Ну, решайтесь!