Где восходят звезды - Тони Пи

в их мир неведения. Они спорили, и наши родители надавили своим правом. Нам пришлось подчиниться. Айнгаран сделал, как он просили, но вскоре обнаружил в темных углах незаконные патчи. Он тихо убрал программу из своего имплантата.

Но больше всего Айнгаран страдал, когда наступил мой черед. Не потому, что я потом не применил его незаконные патчи, а потому, что тихо согласился. В тот день наши пути разошлись.

Айнгаран бросил учебу, пока я сдавал вступительные экзамены университета. Я ярко помнил ночь в баре кампуса, тепло от арака, запах аниса еще остался в моем горле. Генри и Виджая, почти друзья, сидели со мной за столиком, где мы обычно проводили ночи пятницы. Генри заметил их первым.

— Эй, девушек две, а нас трое. Кто из нас останется и закажет больше напитков?

Виджая, самый шумный из нас, рассуждал, кто из девушек был милее, а я встревожился. У стойки бара явно были три девушки. Три сари: розовое, золотое и через несколько стульев — зеленое.

— Но там их три.

Веселая перебранка оборвалась. Виджая посмотрел на бар, щурясь, а потом на меня с вопросом. И я понял. Он видел только двух девушек. Он был как мои приемные родители. Как безымянный координатор эвакуации на пляже в Нилавели.

— Что значит, три? Перепил арака, друг?

Генри посмотрел на меня раздраженно.

— Та — не мой тип, чувак.

Виджая все еще не понимал. И не поймет, пока не выключит модификацию имплантата. Генри сжал его плечо и пошел к бару, пытаясь развеять смятение Виджаи. Он повернулся и крикнул:

— Напитки с тебя, Гуна!

Но его глаза говорили мне другое. Не дави. Не задавай больше вопросов. Следуй за течением. Кто был хуже? Виджая, который не видел девушку из тамилов, ведь код и ракушка за ухом скрывали ее от него? Генри, который видел ее, но делал вид, что она ему не подходила, потому что тип включал кровь и историю, тысячи разделительных линий, нацарапанных на камне страны за сотни лет? Или я, отзывающийся на приемное имя, Гена? Промолчавший и поддавшийся, хоть было обидно? Мы все были ужасны по-своему.

Гнев Айнгарана поглотил его. Я узнал о его смерти от приемной матери. Никаких деталей, лишь то, что его не стало. Я узнал из других источников. Публично о протесте не сообщали. Никто не говорил об одном протестующем, который поджег себя. Что видели зеваки? Никого? Программа удаляла из зрения зевак горящего человека, протестующих. Невидимый протест был отмечен только формой толпы недовольной молодежи, вырезанной на улице, и следом огня на асфальте.

И я пришел к первому мятежному поступку. Маленький бунт, который я себе позволил в память обо всех невидимых, обо всем, скрытом от глаз публики. Я стоял на корабле туристов и смотрел на руины на полоске пляжа в Тринкомали, гопурам старого храма все еще тянулся в воду. На мили севернее был незаметный неотмеченный пляж, где погибли мои родители. Я нашел сведения о землетрясении в общем доступе и изменил их. Я написал историю, которую ты сейчас читаешь. Мою историю. Может, через час или несколько минут ее удалят. Кто-то сотрет мою историю. Но пока что я тут. Моя история тут, без фильтров, заметная. Мое настоящее имя — Картик, и я существую.