Каменный пояс, 1977 - Александр Шмаков

— Что мы у него забыли! — отозвался тот. Но Зелинский поддал газу. Проскочил мимо армады трубачей «Катерпилларов». Немного дальше — одинокий бульдозер. Из его кабины тяжело спрыгнул пожилой человек. Памятное у него лицо. Все в глубоких складках морщин, а глаза… Смотрят на тебя, будто голубые молнии сверкают, и в то же время кажется, что не видят они ничего и что молнии-то эти вовсе не молнии, а не отпускающая душу тоска.

— Как дела, сынок? — настороженно спрашивает Четверякова старший.

Отец и сын отходят за «Колхиду». О чем они там говорили, неизвестно. Володька, насвистывая модный мотивчик, пошел к колонне трубачей, а Петр Николаевич вернулся с еще пущей тоской в глазах.

— Вот шалопай-то, мать честная! И хоть кол на голове теши. Вишь, посвистывает… — Петр Николаевич узловатыми, закопченными пальцами лезет в пачечку «Прибоя», долго прикуривает, ломая спички. — Из ремесленного выгнали. Приехал на трассу. Ну, думаю, здесь догляд за ним будет. А он два месяца баклуши бьет, оформляться не хочет. Зачем он с тобой на Уральск-то катался?

— Возьми, говорит. На базе торчать скучно.

— Вот-вот, скучно. Взял бы в руки ключи, да под машину. Слесаря нужны.

— Это вы ему говорите. Вы же отец, не я.

— Что потерял, что ищет? — будто не расслышав, говорит старший Четверяков. — Вон у меня в «американце» раскладушка драная. И то рад. Запозднился на трассе — поспать есть на чем.

— Маловато радости-то, — усмехнулся Зелинский.

— Думал, много впереди будет. Вот, мол, потерпеть еще год, потом еще годок, еще, там и бери ее охапками. Радость-то. Все сроки прошли, а брать-то и нечего.

Володя молчит, усмешечку с лица согнал. У Петра Николаевича, видимо, не с рожденья тоска в глазах.

— Вот и жилился для счастья. Думал, денег в этих степях да тундрах заработаю, квартиру получу. Тогда и кочевать брошу. Получил квартиру. Три комнаты, благоустройство полное. Перевез семью. Сам опять на трассу. Бах, телеграмму получаю — жена умерла. Был бы дома, может, и отвел бы горе…

Петр Николаевич смотрит в степь, вдоль трассы. Колонна заметно удалилась. Очистная машина, поддерживаемая одним из «Катерпилларов», все так же безостановочно сыплет искры, полируя тело трубы, по-прежнему бойко мелькают многопудовые катушки, пеленающие трубу черной блестящей лентой.

— Жизнь идет, — нарушает тягостное молчание Четверяков. — Только теперь ни сберкнижка, ни квартира не греют. Люди на праздники домой рвутся, а я в городке остаюсь. Некуда мне ехать.

— А Володька?

— Володька и дочь у бабки. Мне-то за ними некогда смотреть.

— Бросай сейчас же это кочевье! — чуть не кричит Зелинский. — Не поздно еще.

— Поздно, брат. Шалопаем уже вырос Володька. Может, армия переделает. А я не могу.

— Поехали! — от «Колхиды» кричит Володька.

— Поезжайте. Басни соловья не кормят, — Четверяков-старший, не попрощавшись, идет к бульдозеру.

Рявкнул мотор, рванулась вперед желтая громада. Высветленный работой нож гонит перед собой многотонные ковриги земли, толкает их в траншею на стройную, будто в черные блестящие шелка затянутую красавицу трубу.

Не так ли Петр Николаевич закапывал и свое счастье, видя перед собой только работу, только зарплату, оставляя на потом все ожидаемые радости?

Володя Зелинский остервенело крутил руль, Володька Четверяков молчал, пристыженный за свое вранье. Под колеса ухабами и зигзагами колеи стлалась дорога, просушенная степным ветром.

Вдруг Зелинский прокричал:

— Проезжаем границу Казахстана и России.

Он дает длинный ошалелый гудок. С солончаков неторопливо поднимается орел.

— Здорово, пограничник! — высунувшись из кабины, кричит орлу Зелинский.

— Откуда ты знаешь, что тут граница? — ворчит Володька.

— Не ломай песню, шалопай! — сменяет радость на гнев Володя. — Где же ей быть, как не здесь?

— Ни столбов, ничего нет. Как была степь, так и осталась, — упрямится Володька.

Зелинский давит на тормоза. Он распахивает дверцу, вытаскивает из кабины испуганного Четверякова, хрипит ему в ухо:

— Возьми глаза в зубы, хиппарь! Степь другая пошла.

Зелинский впрыгивает за руль и резко бросает «Колхиду» вперед. Володька остался на обочине.

Отъехали километров десять.

— Забрать, что ли? — спрашивает Зелинский.

— Забери, — говорю.

Володя разворачивает «Колхиду».

Один костюм на всю бригаду

Чтобы попасть на водолазную станцию, надо от городка подводников пройти немного степью, преодолеть глубокую траншею со ступеньками-лунками в откосах и пробежать до самой воды по трубе. Затем, стоя в лодке, перебираешь руками натянутый над водой трос, пока не ткнешься носом или бортом лодки в гулкий понтон. Уже тянутся выловить тебя дюжие руки, а ты еще продолжаешь вспоминать все вычитанное о водолазах, чтобы не ударить перед ними в грязь лицом.

Дескать, водолазное дело — весьма древнее занятие. Еще в четвертом веке писатель Вальтурий оставил после себя, кроме своих рукописей, рисунок с изображением человека в примитивном водозащитном аппарате. Потом Юлий Цезарь… Смельчаки из его войска, надев кожаные воздушные пояса, превращались в больших рыб и незаметно пробирались через неприятельский флот.

Сто лет назад в Российском морском ведомстве был издан особый приказ об отборе кандидатов в водолазы:

«Водолаз — это непременно здоровый и молодой человек с развитою грудью, свободным дыханием и без малейших признаков страданий сердца… а потому в водолазы не должны приниматься люди, подверженные частым головным болям и страдающие шумом в ушах, предрасположенные к чахотке и харкающие кровью…»

Короче. Помог мне вскарабкаться на водолазную станцию ее старшина Иван Сергеевич Галкин. Пока мои руки тонули в его широких ладонях-корытцах, мы были носом к носу, и глаза его мне запомнились. В них сквозило добродушие с несказанным монологом. Мол, мы тебе рады, смотри, слушай; глупый вопрос задашь — простим, если от живого интереса, а не от праздного любопытства.

На станции тарахтит насос. Водолазы зачищают траншею для дюкера газопровода. Траншея прячется под шестиметровой толщей мутной волжской воды, перекинутой в Малую Узень для полей Казахстана. Бурное течение выбивает почву из-под ног (водолаз во всем снаряжении весит полтораста килограммов, а под водой — четыре-пять). Шаг не так сделал — выбросит, получишь кессонную болезнь. Но ведь надо не просто шаги делать, а работать: отбойным молотком, гидромонитором, сварочным аппаратом. И к тому же работать на ощупь. Поэтому так скупы были мои новые знакомые на рассказы о красоте подводного царства.