Записки графа Сегюра о пребывании его в России в царствование Екатерины II. 1785-1789 - Людовик-Филипп Сегюр

На севере адмирал Грейг напрасно искал шведского флота: он встретил только четыре судна и упустил три; только одно, 74 пушечное, разбилось о берег и было сожжено русскими. Пятьсот человек экипажа попали в плен. Екатерина послала Грейгу Андреевскую ленту. «Этот орден, — отвечал он ей, — дается только высокорожденным или отличившимся своими заслугами, а так как я не знатного происхождения и не успел еще отличиться, то, сохраняя орден, не буду однако носить его, покуда не буду достоин».

На суше не происходило ничего замечательного. Армфельд[119], после нескольких незначительных успехов над русскими, удалился в Питтис. Он отступил храбро и в порядке, между тем как остальная шведская армия внезапно удалилась от Фридрихсгама. В то время мы еще не знали о возмущении финляндской армии, и это быстрое отступление возбудило в Петербурге такое же сильное удивление, как сильна была сначала тревога, произведенная внезапным наступлением шведов. До нас доходили только слухи, что финляндские войска, готовые отразить нападение, не хотели войны, несогласной с условиями конституции[120].

Между тем Монморен писал мне, что шведский король требует от Франции денежного вспомоществования, обещанного ему прежним договором. Ему отвечали, что так как он зачинщик, то его требование неисполнимо, а что касается обыкновенных субсидий в мирное время, то король желает, чтобы обстоятельства дали ему возможность выплатить их. Этот ответ, сообщенный русским министрам, очень им понравился и снова возбудил надежды на заключение союза между четырьмя державами. Монморен наказывал мне спешить, но между тем не давал мне средств, потому что никак не хотел гарантировать независимость Польши.

Отправившись однажды в эрмитаж, я узнал от императрицы, что шведский король оставил свой лагерь и возвращается в Стокгольм через Або, вместо того, чтобы идти тем же путем, по которому он шел в Финляндию. «Король несколько смущен, — сказала она мне с ироническою улыбкою; — народ знает, что его непобедимый флот не выходит из портов, между тем как несчастный русский флот постоянно в море».

Императрица приказала сообщить нам свой манифест против Швеции. Он был написан сильно, благородно и в умеренных выражениях. Но, сообщая его датскому правительству, она выразилась таким образом: «Шведский король безрассудно обнажил меч, вооружившись против меня; ему придется бросить и ножны». Когда Густав узнал об этом, он сказал: «Сикст пятый сказал о герцоге Гизе: когда подданный обнажает меч против своего монарха, то должен бросить и ножны. Я не подданный императрицы и сделаю все, что могу, чтобы доказать это». Странно было видеть этих двух монархов, спорящих так жарко на словах, между тем как из их армий одна будто дивилась, что застигнута врасплох, а другая более склонна была к переговорам, нежели к битвам.

Секретным образом узнал я, что финское войско замышляло уже перейти на сторону русских; это известие через несколько дней оправдалось прибытием в Петербург бежавшего из Швеции генерала Спренгпортена[121]. Он по неудовольствию бросил свою службу в Швеции и предложил свои услуги Екатерине. Этот поступок возбудил во мне некоторое недоверие к истине его рассказов. Однако мы скоро убедились, что они не очень преувеличены, и тогда совершенно объяснились настоящие причины внезапного отъезда короля. Густав, сделав только рекогносцировку около Фридрихсгама в последних числах июля, казалось, терял драгоценное время. Избегая всячески казаться зачинщиком, он надеялся угрозами вызвать русских на неприязненные действия. Обманутый в своих ожиданиях, он отправил вперед Армфельда, которому удалось разбить отдельный неприятельский отряд; но, увлекшись, он так горячо действовал, что был окружен и чуть-чуть было не попался в плен. Тогда король написал ему следующее письмо, которое изображает нам свойства его ума и объясняет его намерения: «Мне надо бранить вас, а не хвалить. Все вышло так из-за вашей синей ленты: вас приняли за меня или за моего брата. Куда как хорошо было бы, если бы вас захватили, и каково было бы торжество императрицы — иметь в руках своих одно из первых лиц моего двора! Мы идем на помощь к вам. Надобно оставить Фридрихсгам, пока мы не будем в состоянии атаковать крепость как следует; к тому же Англия объявила Дании, что полагается на ее нейтралитет». Непонятно, для чего король сбирался вести правильную осаду против такой ничтожной крепостцы, как Фридрихсгам. Впрочем, так как его тяжелая артиллерия оказалась уже слишком медленна, то он решился взять город сразу. В следствие того предположено было вести атаку с трех сторон; Гацфельд должен был подойти с севера; Армфельд оставался в своем крепком положении у Питтиса, чтобы прикрывать движение короля к Фридрихсгаму; Сигрот с галерами и десантными войсками должен был подойти к берегу недалеко от Петербурга, и когда он даст знать о своей высадке пушечными выстрелами, Густав должен был атаковать Фридрихсгам. Сначала дело, казалось, шло как по писанному. Условный сигнал дал знать королю, что Сигрот высадился: он быстро пошел навстречу Михельсону, но вдруг, при начале движения, получил приказание возвратиться на суда, причем русские его преследовали, и ему крепко от них досталось. Вот что подало повод к этой внезапной перемене в распоряжениях: только что Густав услыхал выстрелы Сигрота, как приказал своим войскам идти на Фридрихсгам. Но вместо того, чтобы повиноваться, войско ропщет, останавливается. Офицеры выходят из рядов, окружают короля и говорят ему, что он не должен без нужды жертвовать жизнью своих подданных. Король в негодовании требует повиновения. Тогда все без обиняков объявляют ему, что не хотят участвовать в наступательной войне, противной конституции. «Мы готовы, — говорят они, — защищать отечество, пролить за него последнюю каплю крови, но никогда не согласимся напасть на соседнюю страну без основательной причины. Мы согласны только защищать границы от неприятельского вторжения». Густав, огорченный и рассерженный, обращается к солдатам, напоминает им присягу, старается возбудить в них усердие и храбрость; но все они, сложив оружие на землю, клянутся, что не сделают ни шагу вперед. Вот каким образом, под стенами неприятельской крепости, вспыхнуло возмущение, которого до тех пор Густав и не подозревал. Скоро он узнал, что цель главных зачинщиков состояла в том, чтобы с помощью России восстановить прежнее аристократическое правление, так как оно было до 1720 года. После этих событий стало понятно, что король, в отчаянии, принужден был остановить Сигрота, отказаться от завоеваний и возвратиться в свою столицу, где он узнал о вооружении датчан и приближении этого нового врага, грозившего нападением нескольким областям Швеции. Впрочем, когда в последствии времени ему удалось восстановить в армии порядок и повиновение, то заговорщики которым ом даровал прощение, тем не менее были строго наказаны, потому что, по возвращении их в Стокгольм, народ называл их изменниками и до того их преследовал, что они не могли показываться на улицу в мундире.