Громов: Хозяин теней - Екатерина Насута

этим пришла, княгинюшка… ты ж лучше прочих знаешь всё это… про то, как наука даётся. К тебе ж твой братец бегал на меня жалиться. Знал, что отец не послушает.

— Я… не поверила, что ты его убил.

— Зря.

— Нет, то есть… не так, — её тонкие белые руки взметнулись к вискам. — Я знаю, что произошло. И я понимаю… почему… не было надежды. Я читала документы. Отчёты целителей. И понимаю… Пашка всегда боялся… боялся превратиться в… обузу. И ты помог. Просто помог. Я бы… я бы, может, и уговорила его. Объяснила бы… или вот… а я… выходит, что бросила… и это из-за меня всё. В том числе и из-за меня. Скажи, Еремей?

— Чего сказать?

— Ты тоже меня винишь?

— Я? Упаси Господь, — Еремей перекрестился. — Вы… бабы… вечно вот в голову наберете, сами попридумываете и маетесь… маетесь… служба военная, она ж сама по себе непростая. И всякое на ней случается. И гибнут… все гибнут. Даже добрые маги, даже опытные. Не говоря уже о мальчишках, которым подвиг в жопе спокойно жить мешает. А что до прочего, то вышло, как вышло.

— И ты никогда не думал, как бы оно сложилось, если бы…

— А толку-то от этого думанья? Голова заболит разве что. И тут… ты мне, княгиня скажи лучше, чегой это Михаил-свет-Иванович в обитель свою отбыть не спешит? Чего у него за дела-то такие в городе? И как они с тобою связаны? Аль с мальчишкой?

И повернулся.

И мне даже показалось, что того и гляди увидит он, тень ли, меня ли. Сердце прямо ухнуло, а не шарахнулся я разве что чудом.

— Не совсем, хотя… возможно… есть предположение, что в приюте завёлся сумеречник.

По тому, как с душою, с фантазиею даже выругался Еремей, я как-то сразу и осознал, что сумеречник — действительно проблема.

— Рассказывай, — Еремей огляделся и, пинком сдвинув бочку, поднял Евдокию Путятичну и усадил на неё. — От так-то лучше. Чай, в ногах правды нет.

— Что ты себе… а, ладно… знаешь, брат тебя порой ненавидел.

— Бывает. Не отвлекайся…

— Мне отдали это место в рамках моей договорённости с Синодом… альтернативой… служение на благо обществу, чтобы искупить вину.

— Это да, это они любят.

— Приют был в ужасном состоянии. Здание рассыпалось, учителя или пили беспробудно, или воровали. Детей продавали в открытую, да и то, что творилось… Синод обратил внимание на это место, когда случился прорыв. Не полынья, а малый…

То есть, полынья — это большой? А малый как выглядит?

— В итоге — две дюжины погибших, да и после многие уже в госпитале скончались от энергетического истощения. Проведённое расследование выявило, что прорыв во многом случился именно из-за скопления негативной энергии. Приют даже собирались закрыть, но сирот много и с каждым годом прибывает. Вот мне и предложили.

— Это они правильно…

— Не знаю. Мне до сих пор кажется, что я чужое место заняла. Что… я должна быть там, с… с ними…

— На каторге или на виселице? — уточнил Еремей. — Хотя ты же ж благородная, тебе расстрел положенный. Но хрен редьки не слаще. Вот… сколько лет прошло, а дурь в голове у тебя, княгинюшка, всё та же. Прям завидки берут от такого постоянства.

— Это не дурь! Это идея!

— Идейная дурь дурью быть не перестаёт. А припрягли тебя, чтоб с родом не ссориться, ибо хоть паршивая ты овца, да кровь не водица. Тем паче братец твой… подвиг вон совершил… и как-то неудобно, одного орденом жаловать, а другую — на каторгу отправлять иль ещё куда. С другой стороны и замаралась ты, конечно, но не сама убивала, и твой дружочек, помнится, благородственно вину на себя взял, мол, знать ты не знала, чего они затевают, и ведать не ведала…

— Не знала, — Евдокия Путятична обняла себя. — Я бы никогда… убийство — никогда! Насилие порождает лишь насилие. Бесконечный круг насилия. Я думала, что будет акция… взорвут запалы с краской. Испачкают гостей, словно кровью… кровью народа, о котором все там не думают.

— Говорю ж, дурь… но твоё счастье. И менталист подтвердил. Вот и получилось, что вроде и виновная, да не так, чтоб прямо сильно. К тому же, думаешь, много у них там людей, которые с образованием, с умением и с желанием приютами заведовать? Так что синодники из этой сделки немалую выгоду поимели.

И снова я с Еремеем согласился. Грамотного управленца найти сложно. А уж такого, который за идею и малый оклад работать станет, так и вовсе невозможно.

Круто они тут кадровые вопросы решают.

— В первый год было… сложно… потом мы помирились с отцом. И бабушка оставила наследство. Я починила дом, навела более-менее порядок. Сумела найти общий язык с… местными. Появились пожертвования. Мастерские вот открыла. Учителей нашла более-менее вменяемых. Да и так-то… но тогда смертей всё одно было много. Дети пострадали при прорыве. И сам знаешь, это порой не сразу проявляется. Да и общее истощение… они просто умирали. Несмотря на мои старания, на… не важно. Главное, что тогда это выглядело вполне естественно. Но когда всё наладилось… я, признаюсь, не сразу обратила внимание. Всё же здесь много детей. И всякие попадают. И смерть… она везде случается. Однако не так давно я составляла отчёт. Для канцелярии государя, десятилетний. И в том числе надобно было приложить список умерших. Так вот, составляя его я обратила внимание, что даты больно… схожи. Не одинаковы, но день-два… и дважды в год. В середине лета и в середине зимы. И всегда трое.

Еремей присвистнул. Да и я прямо замер. Вот так и знал, что не в одном мне дело.

— Раньше не обращала внимания?

— Нет. Если бы даты одинаковы, но… зимой многие болеют. Тут всё же как ни топи, а холодно. Да и одежда не самая лучшая. Так что зимой на неделе