Громов: Хозяин теней - Екатерина Насута

— Зачем? — Метелька аж привстал. Правда, машина подпрыгнула на кочке, и он плюхнулся на сиденье. А мне вот тоже интересно до жути, зачем?

— Так… — Еремей замедлил ход. И из города мы выбрались, стало быть, почти приехали. — Дело такое… жизнь, ребятки, она сложная. И несправедливая зачастую. А от несправедливости этой душу ломить начинает. Бывает, что есть у тебя враг, ненависть к которому разум застит… казалось, что дай только добраться и зубами за горло возьмёшь… вцепишься намертво.

Говорил он тихо и как-то равнодушно, только ни я, ни Метелька этому равнодушию не поверили.

— Да беда в том, что сидит этот враг высоко аль далеко, и не пустят к нему человека обыкновенного… что остаётся? Смириться. Или тень позвать, душу ей свою предложивши. И будет тень в тебе сидеть, жить-поживать… сил набираться… а как наберется, так и превратит человека в тварь лютую, от которой ни охрана, ни засовы дворцовые не защитят…

По спине холодком потянуло.

— С сумеречниками и Охотники не больно-то рады встретиться. Особенно тяжко, когда дар в человеке есть изначально. Тогда и выходит, что не просто тварь, но с даром… ладно, напугал я вас.

Еремей повернулся и улыбнулся.

— Бестолковые… сказки это.

Сказки?

Если так, то синодники в эти сказки очень даже верят.

Глава 27

Глава 27

«Набирает обороты спор вокруг нового проекта реформы народного образования, предложенного к рассмотрению графом Тышкевским. Проект Тышкевского предусматривает широкие меры ограничения, вплоть до полного запрета так называемых вольных и фабричных школ с сокращением срока обучения в государственных и церковных. Также предлагается существенный пересмотр программ с упором не на естественные науки, но на воспитание отроков в духе христианства и смирения, дабы тем самым препятствовать развитию революционной заразы, глубоко пустившей свои корни…»

«Народное просвещение»

Еремей довёл нас до ворот. И сонный Фёдор, заворчавший было, что так-то не договаривались, увидавши Еремея прямо переменился. Он вытянулся, расправил плечи и поклон отвесил, причём не со страху, если я хоть что-то в людях понимаю.

— Пригляди за мальцами, — Еремей пожал протянутую руку. А другою вытащил портмоне.

— Не надобно, командир, — покачал головой Фёдор.

— И это… пусть отдохнут завтра. Сегодня поработали хорошо. Добре?

— Так… заберу… скажу, что мне помогать будут, а там-то в сторожке и поспят, — Фёдор всё же взял протянутую купюру. — И поесть соображу…

— Сам соображу.

— Только это… ежели часто… княжна… прознает же ж.

— Договорюсь я с княжною. Помнится, она тут воспитателя искала…

— Думаете?

— А чего тут думать. Сейчас дела решу и вернусь. Глядишь и не откажет по старой-то памяти.

Впрочем это Еремей произнёс с некоторым сомнением.

— Чего стали? — Фёдор оглянулся и нахмурился. — Давайте скоренько, еще час-другой дремануть успеете…

Уговаривать нас не пришлось.

— Везучий ты, барчук… — пробормотал Метелька, заползая в кровать. Протяжно заскрипела сетка, растягиваясь под тяжестью его тела. — Сам Еремей взялся учить… и меня… и я выходит, что везучий…

— Да заткнись уже! — донеслось из угла. И Метелька, который ещё недавно ответил бы, теперь только подушку обнял, к животу прижавши, и пробормотал:

— Точно везучий… не зря матушка меня к мощам Матрёны водила. Не зря елеем патриаршим мазала… три рубля когда-то отдала… жалко, что не осталось его для молодших… а я вот живой…

Бормотание его стихло, и Метелька провалился в сон.

Я же…

Савка уснул ещё там, в машине, и дёргать его я не стал. Сам тоже прикрыл глаза, на случай, если кому проверить вздумается.

Свезло?

Пожалуй, что и так. Жив вот. Цел. Узнать узнал много нового. Теперь разобраться бы с узнанным.

Тени ходят оттуда.

Люди могут туда… а в вышний мир? Из него пробирается что-то помимо благодати? Или вот люди? По логике вещей должно бы. Ну или для сохранения равновесия? Может, как раз то, что позволяет тени сдерживать? Ладно, это скорее общего развития ради информация. Куда важнее сумеречник.

Во-первых, есть ли он…

Михаил Иванович полагал, что есть. Какими приметами руководствовался? Вряд ли дело в одном лишь на меня покушении. Тут проще подкуп заподозрить, чем появление опасной хитрой твари. Не думаю, что они так уж часто тут встречаются. И кого порасспрашивать? Синодника? А где его искать? Он и не расскажет. А начни я приставать с вопросами, то мигом сообразит, что подслушать я тот разговор не мог. И свои вопросы задавать начнёт. Евдокию Путятичну тоже спрашивать бесполезно.

Еремея…

Вот его как раз надо будет расспросить. Осторожно так, подозрений не вызывая, потому как обличье доброго дядюшки — это позолота, сковырни и обнаружится под нею холодная сталь. Не надо обманываться внезапною его заботливостью. При нужде он нам шею свернёт и не усовестится.

Так что…

Хорошо. Расспросить расспросим. И про сумеречника, и про полынью, чаю, не в последний раз к ней ездили. И выходит, не так уж их стремятся закрывать, как говорил синодник. Скорее уж наоборот, Мозырь точно намерен полынью использовать для собственных нужд.

И ценностью полагает.

Денег за неё мне вручил изрядную пачку, жаль, что новое зрение номиналы всё-таки не различает.

Тень…

Тень-тень, та самая, что свернулась внутри меня. Еремей упомянул, что охотники тени примучивают. Это так, как я? Или же я, сам того не ведая, пустил тень внутрь тела и стал сумеречником? Сложно сказать… не понимаю.

Мало информации.

До отвращения мало информации.

И главное, поручить сбор некому. Тут ни Ленки, ни отдела аналитического, ни пары-тройки специалистов узкого профиля, которые, может, не всегда законными методами, но эффективно работают. Да… тяжко… тяжко-тяжко.

Ничего, Савка, справимся.