Русский самурай. Книга 2. Возвращение самурая - Анатолий Хлопецкий

– На ловца и зверь бежит, – сказал он без тени улыбки, и меня поразила жесткая линия его плотно сжатых губ. Он чуть приподнял руку, пресекая тот неуверенный лепет, которым я попытался выразить ему свое сочувствие, и я понял, что для наших дальнейших разговоров эта тема является прочно закрытой.

Я, как это было принято у нас прежде, дождался, когда Василий Сергеевич закончит тренировку, и мы вышли из спортивного зала вместе.

– Расскажите-ка мне с самого начала, чем вы тут занимаетесь, – попросил он.

Мы медленно шли вдоль реки, которая трудолюбиво тащила по себе плоты, тяжелогруженые баржи с низкой осадкой, добросовестно шлепавшие колесами по воде старые пароходы. И вскоре я обнаружил, что незаметно для себя начал жаловаться этому спокойному невеселому человеку на свою нескладную, как-то не по-моему бегущую жизнь.

– Сами виноваты, – безжалостно заметил он. – Своей судьбой должен распоряжаться сам человек. – Он помолчал и добавил, словно соглашаясь с кем-то: – Ну, в крайнем случае – обстоятельства. А вы позволили повести себя на веревочке, да еще человеку, которого плохо знаете и, мне кажется, недолюбливаете. Разве вы забыли, что Господь дал каждому человеку свободу выбора своего пути?

– Что же теперь делать? – растерянно спросил я.

– Ну, Коля, вы неисправимы, – наконец улыбнулся он. – Теперь вы собрались следовать всему, что предложу вам я. А я, знаете, как-то не готовился к роли вершителя судеб. Могу вам только сказать, что сделал бы я на вашем месте. Но это не совет и тем более не план вашего будущего. Прежде всего, я поступил бы учиться. Туда, где бы мог получить настоящую профессию. Конечно, сначала бы обдумал хорошенько, чем я хочу и чем смогу заниматься. Как решите вы – я не знаю. Может быть, вас все-таки привлекает то будущее, которое спланировал для вас Яша Перлов. Тогда наберитесь терпения: растите, учитесь стрелять… Может быть, этого и хватит для того, чтобы стать чекистом.

Я молчал: мне почему-то казалось теперь, что вся моя предыдущая жизнь была как бы подготовкой к чему-то большему. И соглашаясь на планы Якова Перлова, я будто отрезаю для себя это большее. И мне было больно отказываться от каких-то неизведанных возможностей, от каких-то жизненных вариантов… И, в конце концов, я просто не желал становиться Яковом Перловым, а мне казалось, что он-то хотел меня увидеть именно своим двойником.

Не знаю, как понял Василий Сергеевич мое молчание, но он обнял меня за плечи и сказал:

– Знаете что, Коля: идемте-ка ко мне чай пить. Что-то очень мне не хочется сидеть у самовара в одиночку. Купим по дороге баранок…

Так я впервые оказался в квартире Василия Сергеевича. Женская рука еще чувствовалась здесь – в занавесках на окнах, горшках с цветами, изящной чайной посуде. Только женщина могла выбрать на стол не клеенку, а синюю с белым клетчатую скатерть, бросить на диван пеструю, в цвет обивке, подушку…

Хозяин обозначил свое присутствие в квартире гантелями, брошенным на спинку стула спортивным костюмом.

Книжные полки, видимо, были общими: их основным содержимым были толстые разноязыкие словари. В соседстве с ними находились тома русской классики – Тургенев, Чехов, Толстой. Большой том, повернутый корешком к стене, по формату походил на Библию.

Мы сидели за шумящим самоваром, не спеша жевали разогретые на его конфорке баранки, прихлебывали красноватый китайский чай вприкуску с колотым сахаром. Вспоминали Владивосток, курсы.

Василий Сергеевич спросил меня, тренировался ли я все это время, попенял за перерыв, предложил продолжить занятия.

Вроде бы пора было наконец откланяться, а я все тянул время: так не хотелось мне возвращаться в общежитие с его вечно включенными радио и светом, постоянно входящими и выходящими из комнаты людьми, которые, как правило, разговаривали, не считая нужным понижать голос…

Не знаю, понял ли это Василий Сергеевич, но, помолчав, он вдруг предложил:

– Вот что, Коля, не переселиться ли вам ко мне: двух комнат мне сейчас, право же, многовато. Комнаты, как вы видите, раздельные – выходят обе в коридор. Так что мешать друг другу мы не будем. Ну как? Идет?

Ну конечно, я с радостью согласился и вприпрыжку помчался в свое общежитие, чтобы к завтрашнему утру собрать весь свой нехитрый скарб. Я чувствовал, что в моей жизни опять открывается новая страница.

В коридоре общежития меня дожидался Яков Перлов. Но мне почему-то теперь это казалось неважным, словно встреча с Василием Сергеевичем и разговор с ним вывели меня из-под власти этого человека, закованного, как в броню, в черную кожанку.

Яков молча выслушал мое сообщение о том, что я перебираюсь из общежития, побарабанил пальцами по стене и, видимо, что-то решив, наконец сказал:

– А знаешь, это даже хорошо… Ну… в том смысле, конечно, что тебе там лучше будет. А начнешь снова тренироваться, будем чаще встречаться. Не дрейфь: не такой Яков Перлов человек, чтобы своих дружков бросать. Сергеичу привет передавай.

На следующий день я вселился в свою новую комнату. Не знаю, как удалось Василию Сергеевичу решить вопрос с моей пропиской, но через несколько дней в мой новенький, недавно полученный паспорт мне в милиции шлепнули штамп с новым адресом.

Я продолжал разбираться с накладными в своей грузовой конторе, но теперь вместо стрелкового кружка я спешил в спортзал «Динамо».

Домой мы возвращались вместе, дружно занимались домашними делами и размышляли за чаем о моей дальнейшей судьбе.

Василий Сергеевич стал для меня таким непререкаемым авторитетом, что мне и в голову не приходило, что этого большого, спокойного человека могут мучить те же вопросы, что и меня: не зря ли проходит жизнь? В чем, в конце концов, ее смысл и где в ней твое настоящее место?

– Прежде всего, – говорил Василий Сергеевич, – надо добиться того, чтобы у вас, Коля, был советский документ о среднем образовании. Иначе вам не стоит и пробовать куда-нибудь поступать. Предлагаю вам за лето освежить свои харбинские познания по всем предметам, а к осени поступайте-ка вы в десятый класс вечерней школы рабочей молодежи. Окончите – вот вам и свидетельство о среднем образовании.

Месяцы, которые потянулись вслед за этим разговором, сильно напоминали мне жизнь в Харбине под контролем Чанга: Василий Сергеевич скрупулезно следил за тем, как идет то, что он называл моей самоподготовкой, и, казалось, напрямую связывал мои успехи в ней с моими достижениями в спортивном зале. Во всяком случае, ни в том, ни в другом он не допускал ни малейших перерывов.

Так прошло лето, которого я, в сущности, и не видел, а в конце августа 1928 года меня после успешного собеседования зачислили в десятый класс школы рабочей молодежи. Я, как и предполагалось, окончил его и получил нужные мне документы о среднем образовании.

Весь этот год я продолжал тренировки у Василия Сергеевича. В сущности, я прошел с ним за это время программу первых двух лет Кодокана. И только много позже понял, что уже в то время мой тренер весьма творчески отнесся к тому, что было классическим дзюу-дзюцу: далеко не все приемы, которым он меня обучал, были, как я подозреваю, известны доктору Дзигоро Кано.

Иногда в спортивном зале «Динамо» появлялся Яков Перлов и договаривался о встречах борцов его группы с подопечными Василия Сергеевича. На меня он, казалось, почти не обращал внимания, ограничиваясь хлопком по плечу или вскидыванием кулака в боевом приветствии «Рот Фронт!».

Мне казалось, что Василий Сергеевич не очень любит эти импровизированные соревнования, главным образом потому, что в случае проигрыша Перлов явно злился на своих ребят и не скупился для них на презрительные клички. А проигрыши случались чаще, чем победы.

Летом 1929 года, во всяком случае, на первую его половину, Василий Сергеевич снисходительно отпустил меня на каникулы, благо и в моей грузовой конторе мне полагался отпуск. Да и сам мой тренер, при всем его железном здоровье, видимо, нуждался в отдыхе.

Нам дружно советовали перебраться на высокий берег Оби, подышать сосновым воздухом, но Василий Сергеевич с ходу отверг эту идею, и только позднее я узнал, что именно на эти боры, на их целебную силу, он надеялся, когда умирала его жена. Но она не дожила до лета – как многие больные чахоткой, как и моя мама, она «ушла с весенней водой». Так что теперь поход в эти сосновые леса без нее казался ему совершенно бессмысленным.

Василий Сергеевич договорился с какими-то знакомыми плотогонами, и мы решили спуститься на плотах вниз по течению Оби с тем, чтобы потом, опять же по договоренности, вернуться на барже, которую буксировали вверх с каким-то грузом.

Давно не жил я такой здоровой, спокойной растительной жизнью, как в эти дни на реке. Мы загорали, сидели над водой с удочками, а вечерами у маленького костерка на краю плота пили чай, пахнущий мятой и чабрецом, и, ложась на спины, до головокружения смотрели в бездонное звездное небо.