Идеaльный мир - Дим Край

'Берлога' была гораздо лучше той, в которой жил Николай в Новгороде — как-никак трёхкомнатная квартира. Супруга, такая же добрая и отзывчивая, как её муж, накормила меня вкусными щами. Она встретила своего мужа, Алексея, невероятно ласково и нежно, будто бы счастлива что он жив, что он вернулся целым, невредимым… Ещё в квартире жили их родители и брат с супругой. Но все, кроме супруги Алексея уже мирно спали в это позднее время. Мы же сидели на кухне и пили чай.

Я не хотел много врать таким гостеприимным людям, поэтому я сказал прямо, что из-за сильной контузии — при бомбардировке Новгорода, я потерял память и мало что помню. Помню только своё прошлое, где родился, где жил и в туманных очертаниях кем я являюсь сейчас. Алексей с супругой понимающе на меня смотрели. И тут же на кухне постелили мне на полу постель — матрас с простынёй, подушкой и одеялом, потому что в других комнатах всё было занято. Я поблагодарил их за всё и вскоре лёг спать. Мне предстояло рано вставать и ехать с группой в Мёртвый Город.

Спал я плохо. Ворочался. Глядел на чёрные силуэты табуретов и всё представлял себе поездку в Мёртвый город…

***

Оказалось всё иначе. Город не был похож на то, что грезилось. Реальность оказалось куда страшней. Уже на подъезде к городу — я увидел тёмные безжизненные высотки зданий, и мрачные, непривычно белюдные улицы, заполненные машинами. Начиная с посёлка Шушары Московское шоссе было забито автомобилями. Сотни тысяч автомобилей выстроились в несколько рядов вдоль шоссе, напирая друг на друга. Все они были брошены, оставлены, как бесполезный хлам кривыми рядками стояли по всей ширине улиц. Некоторые сожжены до колёс. Многие разграблены так, что угадывался только каркас и видны рваные кресла в салоне. Один ряд был расчищен для проезда — для этого машины сдвинули вплотную и поскидывали с дороги в кювет. А то и вообще были расплющенными тяжёлыми гусеницами танков в лепёшку.

Чтобы не нарваться на патруль или посты, мы ехали дворами, какими-то заброшенными улочками, тихо и осторожно пробираясь в Мёртвый Город.

Мои попутчики не интересовались мной, моими целями. Они лишь знали, что мне нужно в центр, и что меня нужно только 'подбросить'. Они это сделали. Высадили меня на Дунайском проспекте, который был также тесно забит машинами.

Дальше я шёл по Московскому проспекту в центр, пробираясь через безмолвные толпы машин. Автомобили стояли везде — даже на пешеходных тротуарах. Машины были разные — старые, ржавые, новые и современные. Я практически не увидел иномарок, это мне казалось странным. Были последние, для моих 'воспоминаний', модели Лад и Волг, были, по всей видимости, их новые модели, компактные, эргономичные, футуристические в каком-то роде. Были также чудом сохранившиеся, копейки, старые Жигули. Встречались также автобусы, трамваи, троллейбусы с погнутыми рогами и порванными проводами, фуры с начисто опустошёнными кузовами. Во всех машинах были выбиты окна. Возможно от взрыва. А возможно от мародёров. По сторонам шоссе стояли брошенные дома, унылые, с чёрными синяками-впадинами вместо окон, жуткие, страшные…

Я старался не глядеть на них, не пробовал разглядеть внутренности и спокойно пробирался в центр по безжизненному тихому проспекту. Шёл я очень долго. Возле триумфальных Московских ворот я остановился, поглядел на тёмный памятник. Ворота одиноко стояли на забитом машинами проспекте. Одна колонна была повалена. Рассматривая отпавшие чугунные детали, рядом со станцией метро, я перекусил оставшейся тушёнкой из первой банки.

Намазав последние куски тушёнки на хлеб, который мне дал в дорогу Алексей, я внезапно услышал позади себя странный приглушённый шум, словно что-то упало. Я вздрогнул. Замер. Осторожно отложил получившийся 'бутерброд' в сторонку и, крепко сжав нож, резко развернулся. За мной никого не было. Стояли сожжённые остовы машин, сгруженные вплотную, без зазоров и просветов. Между ними не пройти — только по крышам можно переползать. Кто это был? Человек? Если бы человек — я бы услышал. Может, что-нибудь отвалилось от здания или упало сверху?.. Сдерживая страх и успокаивая взволнованное сердце, я долго вглядывался в тёмные салоны пустых машин, заглядывал в просветы под колёсами — стараясь разглядеть кого-нибудь или что-нибудь. Так ничего не увидел. Показалось… Может, и вправду, что-то отвалилось, осыпалось…

Я выдохнул. И вдруг опять тихий удар совсем рядом. Что-то тёмное прошмыгнуло сбоку от меня — я уловил движение боковым взглядом, но рассмотреть не успел. Тварь быстро нырнула в тень и исчезла. Что это?! — я занервничал. — В таком злачном, мёртвом месте обитать может что угодно. Хоть крысы-мутанты, крысы-переростки, хоть тараканы-людоеды. Проступил холодный пот, душу беспокоила тревога. Надо двигаться. Валить отсюда надо! Не хватало мне нарваться на голодных, одичавших крыс или на радиоактивную тварь-мутанта, которая, понятно что, не будет церемониться со мной.

Я схватил бутерброд и засунул в сумку. Направляя острие ножа в тёмный проём между машинами, куда шмыгнула тварь, я осторожно попятился назад, беспокойно осматривая захламлённый тротуар. Никого не было. Но через секунду я заметил шевеление в тёмноте и вскоре оттуда показалось морда какого-то животного. Мне почудилась морда крысы. Щурившаяся морда большой, жирной крысы. Её глаза недобро смотрели на меня. Я в ужасе отпрянул, чуть не запнулся об вывороченный бордюр. Крыса вылезла полностью и я уже мог её рассмотреть. Она зашипела, оскалив клыки.

Нет же! Это кошка! Чёрная, страшно облезлая кошка с рваным хвостом. Никакая не крыса. Чего это я вдруг, подумал что крыса? Морда ужасно потрёпанная. Глаза страшные, противные. Шерсть слежалась, отсырела и облезла комками. Видны гнойные раны по всему телу. Уши потрёпанные, оборванные. Просто жуткий вид.

— Пошла прочь! — я замахнулся ножом на неё. — Иж, напугала меня.

Она издала 'шш-ш-ш' и отошла в тень под колёса, выставив дикие глаза. На мгновение мне стало её жалко. Она смотрела на банку с тушенкой. Она ужасно голодная. Я схватил банку, чуть подошёл. Кошка остервенело взревела, провалившись в тьму. Я осторожно положил банку на бордюр рядом с колёсами. Выждал. Через минуту кошка высунула морду. Любопытно взглянула на банку. Принюхалась. И в мгновение подпрыгнула к ней, чем меня перепугала снова.

'Дикая кошка, — подумал я. — Может, год назад была домашней, со своим домом, кормильцем. Как ей удаётся жить в радиации целый год? Как ей вообще удаётся жить?.. Видимо, не очень' — я посмотрел на облезлые тело с многочисленными ранами и ссадинами, жадные до ужаса глаза, на то как она вытягивается к банке, слизывает остатки, грызёт её, раздирает когтями.