Арифмоман - Александр Рудазов

Эйхгорн открыл было рот, но вопросы оказались риторическими. Распорядитель сунул ему пару котурн и предложил занять место за свободной кафедрой.

— Жду ваших возражений, мэтр, — широко улыбнулся Нимбокол. — Но я бы на вашем месте не тратил зря времени, пытаясь опровергнуть мое безупречное доказательство.

— Дайте мне пробирку и сосуд с водой — я докажу вам, что пустота существует, — безразлично произнес Эйхгорн.

На трибунах зашептались — однако шепот этот был какой-то разочарованный. Разочарованно же посмотрел на Эйхгорна и Нимбокол. Он вздохнул и уточнил:

— Мэтр, вы что, хотите искусственно получить вакуум в герметично закрытом сосуде?

— Э-э… да, — удивленно заморгал Эйхгорн.

— Но так же любой дурак может… — покачал головой Нимбокол. — Кто угодно может опровергнуть мое доказательство экспериментальным путем. А вот попробуйте-ка сделать это одними только словами!

Эйхгорн замешкался. Он не знал, как доказать возможность существования пустоты одними только словами. Конечно, можно описать опыт Торричелли, но опыт на то и опыт, что его нужно проводить, а не описывать. Как подтвердить, что он действует, если не наглядным путем?

— Вы недавно в Озирии, да, мэтр? — жалостливо спросил Нимбокол.

— Только сегодня телепортировался.

— И в наших одеонах раньше не бывали?

— Не доводилось.

— В таком случае неудивительно, что вы не понимаете. Мы философы. Здесь, на этой священной сцене, мы диспутируем. И победу одержит тот, кто одолеет противника исключительно силой своих аргументов. Чистой логикой.

— А разве эксперимент не является самым веским аргументом? — поинтересовался Эйхгорн.

— О, несомненно. Но именно это и делает его запрещенным оружием. Точно так же в поединке кулачных бойцов несомненно победит тот, кто спрячет в ладони кистень. Но это же испортит поединок, мэтр.

— И все же пустота…

— Мэтр, я знаю, что пустота существует, — перебил Нимбокол. — Любой образованный человек это знает. Но тем интереснее доказывать обратное! И замечу вам, что мои рассуждения таки возможно опровергнуть и чистой логикой, безо всяких экспериментов. В конце концов, я излагаю не антиномии…

— Что-что?.. — не понял Эйхгорн.

— Антиномии, — нетерпеливо повторил Нимбокол. — Магистр Воизамон. Вы же о нем знаете?..

— Никогда не слышал, — честно признался Эйхгорн.

— О Мыслитель!.. — всплеснул руками Нимбокол. — Из каких же краев вы к нам прибыли, мэтр?.. Магистр Воизамон, гордость нашей страны, великий философ! Не слышали?!

— Не слышал. Чем он таким знаменит?

— Парадоксами, — блаженно улыбнулся Нимбокол. — Неопровергаемыми парадоксами. Например, однажды он заявил, что ни один человек не способен пройти по главной площади Гнозиата из конца в конец.

— Что?.. Почему?

— А вот послушайте, как он рассуждал, мэтр. Чтобы пересечь эту площадь, вам вначале придется дойти до ее середины, верно? Но после этого перед вами откроется вторая половина пути — и у нее тоже будет своя середина. Надо пересечь и ее. Теперь перед вами четверть пути — и у нее также есть своя середина. Так вы будете идти бесконечно, но никогда не дойдете до конца — ибо сколь бы ни был мал отрезок, у него всегда будет середина, и вы не сможете дойти до конца, не пересекши середину.

Эйхгорн криво усмехнулся. Софизм Зенона, надо же. Значит, в этом мире тоже нашелся умник, который додумался до подобных конструкций.

Эйхгорн их всегда недолюбливал.

— Что скажете, мэтр? — снисходительно поинтересовался Нимбокол.

— Скажу, что я с легкостью пройду вашу площадь из конца в конец, и тем опровергну всю эту галиматью.

— Несомненно, пройти вы сможете. Любой сможет. Каждый день это делают сотни людей. Но сможете ли вы доказать, что магистр Воизамон неправ, не прибегая к помощи ног? Опровергните его умозаключения своими собственными! Это вы сможете?

— Даже пытаться не буду, — сказал Эйхгорн.

Его взгляд снова стал снулым.

Глава 41

— Я тебе говорю, что в земле скрыты огромные пустоты, заполненные водой! — бормотал Луарес, дыша Эйхгорну в лицо перегаром. — Проходя через них, сильные ветры беспокоят воду, пустоты расширяются, и оттого появляются провалы! Там, где провалы самые большие — там моря и океаны, а где провалов нет совсем — там горы!

— Че… чепуха… — отвечал Эйхгорн, краем глаза приглядывая за своей рюмкой. — Земная кора состоит из литосферных плит, ко… которые дрейфуют, плавая на поверхности мантии, состоящей из расплавленной магмы…

— Вы оба неправы! — провозгласил третий собутыльник. — На самом деле все воде в воде… тьфу, язык мой!.. все дело в воде! Когда-то Парифат был сплошной водой с небольшим твердым ядром в центре, но вещества, выпадавшие из вод, оседали на дне и формировали сначала выпуклости, а потом, когда их стало особенно много — сушу!

Эйхгорн сам уже точно не помнил, каким образом оказался в этом кабаке и чего ради столько выпил. Из одеона он вышел рассерженным. Даже злым. Около часа потом бродил по улицам Гнозиата, разыскивая место для ночлега, и в конце концов его разыскал… кажется. Так или иначе, за ужином он решил хлопнуть стопочку, познакомился с вот этими двумя философами-естествоиспытателями и, слово за слово, принялся спорить на геологическую тему.

Почему именно геологическую? Эйхгорн понятия не имел. Просто вот так получилось.

Захмелел Эйхгорн неожиданно быстро. Сегодня он впервые попробовал слезы брайзола. Как оказалось, брайзол — вовсе не имя собственное, а копытное животное. Ничем не примечательное, если не считать слезной жидкости, содержащей немыслимое количество спирта и по крепости не уступающей хорошему виски. Ну а поскольку плачут брайзолы не слишком часто, их слезы считаются элитным алкогольным напитком, подаются в крошечных рюмочках и стоят больших денег.

Хотя на вкус так себе.

А еще сегодня Эйхгорн впервые встретил эльфа. Именно он прямо сейчас доказывал заплетающимся языком, что Парифат произошел из воды.

Возможно, на улицах Ибудуна и Гнозиата Эйхгорн видел и раньше — просто не обращал внимания. Чисто биологически они от людей отличаются минимально — разве что уши остроконечные.

Но при этом они обладают какими-то необычными свойствами. Вот взять хоть этого доморощенного геолога. Поначалу Эйхгорну показалось, что перед ним какой-то неземной, просто божественный красавец. Им хотелось любоваться, точно прекрасной картиной. Огромные эльфийские глаза затягивали, будто омуты.

И это при том, что Эйхгорн всю жизнь был стопроцентным натуралом!

Но длилось это ровно до того момента, как эльф опрокинул первую рюмку. После этого наваждение сразу рухнуло, и сказочный красавчик сменился неказистым замухрышкой. Очень тощий, почти безгубый, нос совсем крошечный, зато глазищи огромные. Словно сбежал из японского мультика.

И как подобный уродец мог казаться очаровательным?

— Так ты, значит, и есть эльф?.. — буравя его подозрительным взглядом, спросил Эйхгорн.

— Эльф, — кивнул тот. — Светлый.

— Светлый, гришь… Значит, темные тоже бывают?

— Бывают.

— А чем темные отличаются от светлых?

— Светлые пьют светлое пиво, а темные — темное.

— Правда, что ли?..

— Чистейшая правда, — заверил эльф, роняя лицо на стол.

— Эльфы… — хрюкнул второй собутыльник. — Совершенно не умеют пить… Пьянеют от одного запаха… Так на чем мы там остановились?.. А, да. Я говорю, что гигантские подземные туннели вырыли гигантские подземные чудовища! С во-о-от такими бивнями!..

— В моей родной стране тоже есть гигантские подземные чудовища, которые роют гигантские подземные туннели, — безучастно заявил Эйхгорн. — Мы называем их метростроевцами.

Ночевал Эйхгорн в общей зале. Кабак, в котором он обсуждал геологию, по сути был не кабаком, а этаким заведением «все в одном». В просторном помещении стояли обеденные столы, в стенах имелись ниши для сна, а в центре вообще находился бассейн. Люди здесь ели, пили, спали, купались, занимались любовью — все в одном месте, нимало друг друга не смущаясь.

Любителям уединения здесь ловить нечего.

Когда Эйхгорн проснулся, за окном уже рассвело, а зала была почти пуста. В бассейне отмокал какой-то старик, выглядящий так, словно скончался неделю назад, за дальним столиком что-то жевали три потрепанные девицы, а по полу флегматично шаркала метлой уборщица. Эйхгорн нашарил под головой свой рюкзак, удостоверился, что ночью его не обокрали, попил водички и, широко зевая, побрел к выходу.

Только не очень хорошее самочувствие помешало ему сразу заметить две необычности. Первая — стрелка вормолеграфа равномерно пощелкивала. Едва-едва, но она явно регистрировала червоточину. Эйхгорн обратил на это внимание, уже переступив порог, очень заинтересовался, принялся осматриваться… и увидел вторую необычность.