Победила бы нынешняя Россия в Великой Отечественной? Уроки войны - Юрий Мухин

«Соглашаясь с эвакуацией Военного совета флота из Севастополя, я рассчитывал на то, что в городе останется генерал-майор И.Е. Петров, заместитель командующего флотом, который будет руководить обороной до последнего момента. Но 1 июля в телеграмме в адрес Сталина, мой и Буденного уже из Новороссийска Военный совет флота донес: «Старшим начальником в Севастополе оставлен комдив-109 генерал-майор П.Г. Новиков, а его помощником по морской части – капитан 3-го ранга А.Д. Ильичев». Это было для меня полной неожиданностью и поставило в трудное положение перед Ставкой.

– Вы говорили, что там останется генерал-майор Петров? – нахмурился Сталин. Мне ничего не оставалось, как сослаться на первую телеграмму командующего Черноморским флотом.

В своей ответной телеграмме я давал разрешение на выезд только Военного совета и группы руководящего состава, если в Севастополе останется генерал Петров. В этом случае я рассчитывал, что борьба еще какое-то время будет продолжаться. Так обстановку, видимо, понимал и Верховный Главнокомандующий. Сейчас же все изменилось. Теперь нельзя было надеяться на организованное сопротивление в течение хотя бы недели и эвакуацию оставшихся войск. Этим и было вызвано недовольство Сталина».

Итак, удирая на Кавказ, севастопольские полководцы поручили Петрову умереть за Родину, но тот, не будь дурак, тут же поручил умереть за Родину генералу Новикову и отбыл на подводную лодку. Но не спеша, и хотя и ночью бухта находилась под обстрелом немцев, Петров мужественно ждал, пока и его сын-офицер тоже соберёт вещи и прибудет на лодку. Так семейно, помахав ручкой оставшимся без командования и поэтому гибнущим уже в неравных боях солдатам, Петров тоже удрал на Кавказ.

Правда, прежде чем пройти через толпы раненых и просто оставшихся без командиров солдат и матросов, вверенных Петрову советским народом, и сесть на шхуну, отвезшую его на подлодку, генерал Петров мужественно надиктовал свой последний приказ: «Противник овладел Севастополем. Приказываю: командиру Сто девятой стрелковой дивизии генерал-майору Новикову возглавить остатки частей и сражаться до последней возможности, после чего бойцам и командирам пробиваться в горы, к партизанам». В этом приказе Петров, конечно, соврал. Он удрал в ночь на 1 июля, а Манштейн пишет: «День 1 июля начался массированным огнем по окраинным укреплениям и внутренним опорным пунктам города. Обстрел был успешным. Уже через некоторое время разведчики донесли, что серьезного сопротивления противника не ожидается. Ведение огня было приостановлено, дивизии пошли в наступление. Вероятно, противник в ночь на 1 июля вывел свои главные силы из крепости на запад».

То есть к моменту отдачи Петровым приказа немцев ещё и близко не было в Севастополе, более того, они боялись в него входить. Но, узнав, что севастопольское начальство уже удрало, к бухтам бросились и многие солдаты в надежде, что эвакуируют и их, и тем самым рядовые защитники оставили немцам свои укрепления без сопротивления.

Особо мудрым выглядит та часть приказа Петрова, в которой он требует пробиваться в горы к партизанам. Поскольку горы и партизаны были в глубоком тылу наступающих немцев, то исполнителям этого приказа осталось всего ничего – разбить 11-ю армию немцев.

Получивший этот мудрый приказ генерал-майор Новиков тоже не лаптем щи хлебал. Посему он тут же поручил умереть за Родину (кому, узнаем ниже) и вечером 1 июля сел со своим штабом на сторожевик, но фортуна ему не улыбнулась – этот сторожевик перехватили итальянские торпедные катера и завернули его в Ялту вместе со сдавшимся в плен Новиковым.

Поскольку после этого во всех документах и воспоминаниях прекращается упоминание хоть о каких-либо командирах, то полагаю, что в ночь на 1 июля из Севастополя удрали все генералы, все командиры дивизий и полков. Хотелось бы, конечно, чтобы я в этом предположении ошибся.

Теперь о том, кому генерал Новиков поручил возглавить войска и прорываться с ними к партизанам. Вообще-то на войне прорыв из окружения – дело обыкновенное. Скажем, осенью 1941 года войска маршала Тимошенко окружили 34-й пехотный корпус немцев. Маршал Баграмян вспоминает:

«Тогда гитлеровцы, сидевшие в мешке, решились на последнюю попытку прорваться. Они вновь собрали ударную группировку, и командир 134-й пехотной дивизии генерал Кохенхаузен повел ее на прорыв из совхоза Россошное в направлении на Кривец. Наши кавалеристы, вынужденные беречь каждый патрон, не дрогнули и стремительными контратаками рассеяли противника. Генерал Кохенхаузен был убит. Окруженных охватила паника. Они стали метаться от деревни к деревне, словно крысы в мышеловке…».

Может, Баграмян слегка и приукрашивает панику у немцев, но, скорее всего, и немецкие солдаты, оставшись без командиров, запаниковали. Но все же отдадим должное генералу Кохенхаузену – он был полководцем, а не полкопосыльцем, – он водил полки в бой, а не посылал их туда. И совершенно естественно, что именно он, полководец, повёл своих солдат на прорыв из окружения.

А вот кто водил советских солдат на прорыв из Севастополя. Теперь вспоминает фельдмаршал Манштейн:

«Заключительные бои на Херсонесском полуострове длились еще до 4 июля. 72-я дивизия захватила бронированный ДОС «Максим Горький II», который защищался гарнизоном в несколько тысяч человек. Другие дивизии все более теснили противника, заставляя отступать на самый конец полуострова. Противник предпринимал неоднократные попытки прорваться в ночное время на восток в надежде соединиться с партизанами в горах Яйлы. Плотной массой, ведя отдельных солдат под руки, чтобы никто не мог отстать, бросались они на наши линии. Нередко впереди всех находились женщины и девушки-комсомолки, которые, тоже с оружием в руках, воодушевляли бойцов. Само собой разумеется, что потери при таких попытках прорваться были чрезвычайно высоки».

Как видите, ещё долгих четыре дня уже брошенные командованием советские солдаты продолжали драться, что и заставило Манштейна в конце концов воскликнуть: «…ибо русский солдат поистине сражался достаточно храбро!». Но обратите внимание, кто у нас, в отличие от немцев, водил солдат на прорыв – не генералы, как у них, а «женщины и девушки-комсомолки».

Да, есть от чего почесать в затылке: кормит-кормит русский народ своих генералов в мирное время, а во время войны солдат на прорыв ведут комсомолки. Умны мы, русские, сказать нечего…

Являлась ли трусость полководцев РККА правилом? Не думаю, думаю, что она не была даже тем, что называют типичным. Думаю так потому, что иначе Советский Союз не выиграл бы войну ни при каких потерях, но поскольку эти потери всё же были непомерно велики, то трусость полководцев имела огромное значение.

Если кто-то ещё помнит, то раньше в местах заключения был очень популярным плакат «На свободу – с чистой совестью!». Над этим лозунгом многие изгалялись как могли, но, полагаю, что для ряда отбывающих наказание заключённых этот лозунг был тем, что им требовалось. Видите ли, случается и так, что преступления совершают и люди с совестью, скажем, преступления по неосторожности, или в состоянии аффекта, или просто по халатности или недомыслию. И тогда, вне зависимости от их личной степени вины и от того, как они её лично оценивают, таких людей будет мучить совесть. И для её успокоения есть единственный выход – принять наказание, после отбытия которого ты как бы заглаживаешь свою вину и совесть тебя беспокоит уже не так сильно.

Мехлис представлял Ставку на Крымском фронте, и этот фронт был разгромлен, посему Мехлис не мог не винить себя. Это людям типа наших флотоводцев достаточно найти или придумать виноватого или обвинить в поражении обстоятельства, чтобы чувствовать себя спокойным и счастливым. Ни в одних воспоминаниях лиц, причастных к разгрому Крымфронта и падению Севастополя, я не встретил и тени мук совести, не встретил и попыток хоть как-то оценить свою вину: никто не виноват – только Сталин и Мехлис.

И только Мехлис в своём итоговом докладе Сталину написал то, что должны были бы написать все генералы, командовавшие Крымским фронтом: «Не бойцы виноваты, а руководство…», А ещё раньше, 14 мая, он в свою телеграмму Сталину вписал слова: «Мы опозорили страну и должны быть прокляты».

Поэтому последовавшее наказание с точки зрения очистки совести для такого человека, как Мехлис, вряд ли было достаточным, но это было, по крайней мере, хоть что-то. Даже приобщившийся к демократическим ценностям Рубцов не нашёл в документах о Мехлисе ни строчки по поводу переживаний Мехлиса в связи с его разжалованием в звании или недовольства фактом этого. Поэтому я и думаю, что наказание было тем, что Мехлис и хотел иметь.

Что касается воинского звания, то Мехлис в нём не нуждался, поскольку и без звания был личностью. Сами посудите, ну что добавило Сталину звание Генералиссимуса или звание Героя Советского Союза? Он, по сути, не принял ни одно их этих званий, а Звезду Героя отказался получать. Эти звания, присвоенные Сталину по представлению маршалов, самим маршалам и были нужны. Ведь если Сталин маршал и они маршалы, то тогда они маршалы не совсем настоящие, так как подчиняются такому же, как и они, маршалу. Для утверждения себя в маршальском статусе им требовалось, чтобы Сталин имел ещё более высокий чин. Отсюда же настоятельная потребность сделать Сталина Героем: если Сталин не Герой, то тогда их геройство становится каким-то двусмысленным, получается, что они свои Звёзды то ли купили, то ли выпросили.