Французский поцелуй - Эрик Ластбадер

Его лицо, искаженное странными, угловатыми тенями, отбрасываемыми слабым зеленым свечением приборной доски, казалось жутковатой маской, которой пугают во время шумных проказ в канун Дня Всех Святых.

— Я сейчас скажу тебе то, чего никто в штабе не знает и никогда не узнает. Ты являешься членом группы, проводящей операции типа тех, которые в свое время проводил Дэниэл Бун[20]. И, как и другие подобные группы, мы строго засекречены. Поэтому в Бан Me Туот и не было никакого инструктажа, поэтому мы летим чистыми, как стеклышко: никаких удостоверений личности или каких-либо бумаг. Даже пилот этой вертушки понятия не имеет, куда мы летим: я даю ему направление. Приказы мы получаем непосредственно от майора Майкла Эйланда. Ну как, теперь ситуация стала немного яснее?

Сив кивнул.

— Да я, собственно, вовсе не собирался совать нос в твои дела.

Вергилий отходит от него, присаживается на корточки рядом с пилотом. Сив пытается заглянуть за его плечо на карту, куда он тычет пальцем, но за этой тушей черта с два что разглядишь.

Они летят очень низко, и так быстро, что верхушки деревьев, мелькающие внизу, сливаются в одно сплошное черное море, над которым они парят, словно Трангова фунг хоанг.

Сив сидит рядом с братом и думает, отчего его мутит: от страха или от вибрации. Он смотрит на лицо Доминика, смутно белеющее в почти лишенной света кабине вертолета, и проклинает себя за то, что перетащил его в отряд ПИСК. Там, в Бан Me Туот, он был бы в большей безопасности. Во всяком случае, там он был бы американским солдатом. А здесь, в этой бездушной тьме, он ничто, всего навсего соринка в глазу Господа Бога, путешествующая из пункта А в пункт В. Если они погибнут, выполняя это задание, никто даже не узнает, что на самом деле случилось с ними. И он подозревает, что все так и задумано.

Ничего не в силах изменить, он просто сидит, прислушиваясь к тому, как канзасский фермер по прозвищу Трепач рассказывает Муну и Че очередную «абсолютно правдивую историю». За эти истории его и прозвали так. Кхмеры слушают его травлю, как завороженные. Сив и сам диву дается, где девятнадцатилетний парень мог набрать свои, по-видимому, неистощимый запас всяких смешных и поучительных историй. Он, как современная Шахеразада, держит на почтительном расстоянии смерть и ужасы смерти, развлекая других и, как подозревает Сив, себя тоже.

Шум и вибрация нарастают. Сив выглядывает в открытую дверь и видит, что их обгоняют три Б-52, направляясь на запад. Самолеты входят в янтарное облако и исчезают из вида. Через десять минут он слышит первые взрывы и видит впереди по курсу вспышки, как яркие бумажные фонарики.

Сив вытягивает шею, стараясь рассмотреть местность, над которой распускаются эти цветы зла. Он видит все те же джунгли и рисовые поля, а потом — реку, светящуюся, будто фосфор, от ярких вспышек взрывов, переливающуюся во тьме, как чешуйки на змеином теле.

Во всяком случае, теперь понятно, куда они направляются, подумал Сив. В Камбоджу.

Низкие, грозные тучи прорываются с запада, через Кардамоновые горы, и воздух так насыщен влагой, что вокруг сухого места нет. Время муссонных дождей, и в такую погоду даже малая царапина может привести к гангрене. Рана в ногу — это уже смертный приговор.

Терри Хэй наблюдает, как Вергилий, который всегда идет позади отряда, вылезает из реки, дно которой устлано человеческими костями. Так и кажется, что где-то там, за поворотом, поджидает Харон в своей ладье. Терри не покидает мысль, что, пересекши границу Камбоджи, они вошли в предбанник самого ада.

На какое-то мгновение он чувствует неприятную неуверенность в успехе этого предприятия. Смерть притаилась, как жадно дышащий зверь, в дебрях камбоджийских джунглей. Но обещанные несметные богатства и безграничная власть притягивают его, как магнит.

В течение недели, а, возможно, и десяти дней они будут находиться без всякого прикрытия на вражеской территории и должны встретится с одним человеком неподалеку от храма Ангкор Уат. Все это время они должны посвятить избиению чарли, которые, сидят, злобно скалясь, в относительной безопасности нейтральной Камбоджи.

— В Ангкоре нам надо повидаться с одним типом, — сказал Вергилий ему по секрету в ночь перед вылетом. — Очень важный тип. Настоящий хрен моржовый, — добавил со смехом он, допивая свой стакан.

— Это француз. Сидит в этой стране очень давно, куда больше, чем кто из американцев. — Вергилий разлил по стаканам остатки виски. — Дело в том, что мы не можем получить то, что нам надо, в обход его. Мне нужно то, что у него есть. Очень нужно. Мы должны прийти на встречу с минимальной охраной. Его люди — все азиаты, а с ними надо держать ухо востро: даже если наше дело выгорит, кто знает, насколько им можно доверять. Ты по этой части мастак, пожалуй, даже не хуже меня, хотя и делаешь все через задницу. Тебе азиаты доверяют, а меня боятся, как черт ладана. Дело нам предстоит тонкое, так что я на тебя надеюсь.

— Я обдумаю, как тебе помочь, — пообещал Терри.

— Обдумай, — Вергилий поднял свой стакан. — Только ни в коем случае не обсуждай этого дела со своим новым корешем. — Терри понял, что он имеет в виду Муна. — Может, ты и доверяешь этому сукину сыну, а я — не очень.

Вот об этом разговоре думает Терри, наблюдая, как Волшебник выбирается на берег.

— Надвинь покрепче шляпу, дружище. Сейчас начнется, — говорит он.

Они ударили по чарли с наступлением темноты. Ночь была безлунная и во всей округе ни огонька. Временами им казалось, что они идут вперед с зажмуренными глазами или все это происходит во сне. Опасность таилась кругом них, физически ощутимая, как удары сердца.

Джунгли расстилались перед ними, неохотно давая дорогу. Вел их теперь не Транг, а Че. В руке его мачете, которым он, когда это было абсолютно необходимо, прорубал для них узкий проход.

— Звук распространяется по джунглям не хуже, чем по воде, — объяснил он.

Даже ночью так жарко, что они вынуждены часто останавливаться. В этих случаях на карауле стоят азиаты, которые, как кажется американцам, не так чувствительны к тропической влажности, выжимающей соки из каждого живого существа. Интересно, думает Терри, что они сами думают по этому поводу: чувствуют легкое презрение к недостатку выносливости белых или просто безразличны?

Резня, которую они вскоре устроили, наткнувшись на чарли, приносит им глубокое удовлетворение: почувствовав на руках кровь, они осознают, что честно выполняют свои долг. В одном из укрепленных бункеров, стоя по Щиколотку в цементной пыли, они подвязывают к потолку головы убитых вьетнамцев, как китайские фонарики, в то время, как Терри рисует на стене знак фенг хоанг.

Днем они спят чутким сном под сводами девственного леса, время от времени посещаемые жуткими сновидениями, в которых они видят себя такими, какими они стали. А когда большинство отряда бодрствует, они собираются вокруг Трепача, чтобы послушать очередную историю, один за другим засыпая по мере того, как успокаиваются его личные страхи.

В одном из лагерей, где ожесточенная рукопашная едва не стоила Че жизни, они освобождают шестнадцать кхмерских детишек, которых вьетнамцы силой держали у себя, подвергая издевательствам.

Пришедший в ярость Волшебник приказывает разжечь большой костер и покидать в пламя все отрубленные головы. Густой, зловонный дым, который начинает валить от костра, заставляет их всех зажать руками рот и нос. Краешком глаза Сив наблюдает за Домиником, боясь, что тот вскочит и убежит, не в силах переносить жуткое зрелище, но тот сидит с изголодавшимися детишками, тщетно пытаясь накормить их. Даже пища не может отвлечь их от новой увлекательной игры: они ногами загоняют головы своих мучителей в бушующее пламя.

Серым, зловонным утром Мун и Че охраняют подходы к лагерю, а остальные члены отряда раскапывают остатки костра, выкатывая оттуда черепа. Под руководством Вергилия они сооружают из них пирамиду. А потом Волшебник вырезает из бумаги фигурку ангела и водружает ее на вершину пирамиды, как на Рождественскую елку.

Отступив назад, чтобы полюбоваться плодами своего труда, Волшебник изрекает: «Умиротворяющая картина, верно?» — и издает резкий, неприятный смешок.

Транг наблюдает за Терри, который молча стоит, держа на руках сильно обожженного кхмерского мальчика, как бы противопоставляя той кощунственной Рождественской елке эту искалеченную жизнь.

Доминик, обхватив руками двух детишек, отворачивает лицо. Его глаза закрыты, будто он уже мысленно произносит свои обеты. Он настаивает, чтобы детей доставили в ближайшую кхмерскую деревню, где за ними будет надлежащий уход.

— Это просто смешно, — возражает Вергилий. — Мы на войне.

Терри, не спуская с рук ребенка, подходит к «Рождественской елке», пинает ногой черепа. Бумажный ангел исчезает в груде костей.