И пусть их будет много - Ева Наду

"Неужели, — думал Мориньер, — король неравнодушен к этой женщине? Как это неуместно! Его уязвленное самолюбие может помешать ему проявить доброту".

Король скрестил руки на груди.

Пока Мориньер изливал ему свое сердце, Людовик молчал.

Слушал, неподвижно восседая на высоком кресле. Не сводил взгляда с говорившего. Глаза его жестко блестели.

И вдруг расхохотался.

— Кажется ваш друг, граф, очень просчитался! Он увез свою жену от одного мужчины, чтобы бросить ее в объятия другого.

Вот тут он, Жосслен де Мориньер, почувствовал себя ослом. Как мог он упустить из вида, что король может подпасть под чары этой женщины?!

Людовик поступил по-королевски. Он справился с чувством, мешающим ему дышать. Он подписал бумаги, составленные Мориньером, заставив того стоять все то время, пока сам своей царственной рукой писал длинное милостивое послание в Грасьен.

Однажды он, король, уже поступил иначе, и до сих пор привкус предательства ощущал на своих губах. Он не позволит больше своим чувствам взять верх над обязанностями монарха.

Протянул милостиво Мориньеру руку. Тот коснулся губами перстня на руке монарха. Выпрямился.

— Я благодарю вас, ваше величество, — сказал. — Вы сделали меня счастливейшим из смертных.

— Ступайте, — махнул рукой. — Ступайте, готовьтесь к отъезду. Филипп выпросил у меня для вас отпуск. Поезжайте. И возвращайтесь… не один.

Когда Мориньер, получив на руки все необходимые бумаги, отступил к двери, готовясь покинуть кабинет, Людовик, наконец, вновь обрел способность шутить.

— Знаете, Жосслен, — сказал король. — Я начинаю верить в успех вашей миссии в Константинополе. Раз уж вам, прохвосту такому, удалось убедить Филиппа отдать вам свою красавицу-жену…

— Даже теперь, имея на руках благословение вашего величества, я понимаю, что это будет непросто, сир, — ответил он, улыбнувшись, как мог, легко.

И, поклонившись еще раз, быстро вышел из кабинета.

Услышав донесшийся до него хохот, позволил себе, наконец, выдохнуть. Похоже, еще одну часть пути он успешно прошел.

Глава 35. Милостью Божьей

Новость о том, что он вот-вот освободится от уз брака, ввергла Филиппа в состояние близкое к шоку. По правде сказать, Филипп понимал, что должен быть доволен. Это решало сразу так много проблем. И все же что-то смущало его. Смущало настолько, что он не нашелся, что сказать в ответ на жизнерадостное поздравление Мориньера.

Да, он теперь снова сможет жениться. Да, он может родить наследника, о котором так мечтал. И все же…

Блага продолжали сыпаться на него как из рога изобилия.

Едва он осознал, что свободен, как король ошеломил его очередной милостью.

— Я желаю вам выразить свою благодарность за добрую службу, а также за верность и преданность Короне, — король протянул ему скрепленный круглой королевской печатью лист. — Вот ваша армия, граф. Я знаю, что всегда могу положиться на вашу доблесть.

— Я восхищен вашим мужеством, сударыня, равно, как и вашей искренней и безоглядной любовью, которую вы испытываете к господину де Мориньеру, этому благородному воину и моему дорогому другу, — прошептал Людовик Клементине перед началом процедуры расторжения брака.

Какой жестокой насмешкой звучали для Клементины эти слова! Она опустила глаза, боясь, что король прочтет в них ее истинные чувства.

Клементина плохо запомнила прошедшую церемонию. Она почти не видела архиепископа, произносившего монотонно свою недолгую речь. Пелена застила ей глаза.

Ахнула, услышав горделивые слова монарха:

"Мы, Людовик XIV, король… милостью Божьей"…

"Я устрою это", — сказал ей Мориньер, и он сдержал слово.

Клементина с ужасом смотрит на него, а он дружелюбно ей улыбается.

И вот король произносит: "…Мы просим об аннулировании брака по причине"… Она закрывает глаза. Ах, какая великолепная причина, облаченная в столь обтекаемую форму, что самую ее суть невозможно уловить.

И она готова заплакать, когда светло-каштановые локоны графа де Грасьен касаются ее руки. Он галантно склоняется к ней, и в толпе придворных, впрочем, гораздо менее многочисленной, чем это можно было бы ожидать, раздается вздох то ли восхищения, то ли печали.

В самом деле, где это видано, чтобы прилюдно и так романтично оказывался расторгнутым брак, основанный, как всем казалось, на взаимной любви и уважении. И как можно было думать иначе, если граф де Грасьен так нежен теперь со своей бывшей женой, а сама графиня вот-вот упадет в обморок.

Король протягивает руку Клементине и улыбается.

— Дорогая моя, я обещал вам свою милость. Я не могу, отняв у вас одно имя, не дать взамен другого. Надеюсь, вы будете им довольны. — Он улыбается так, словно знает что-то, чего не знает она. — Но прежде мне хотелось бы…

Он окутывает ее нежным взглядом. И ей хочется спрятаться, просить его защиты, ей хочется укрыться за его величием, его силой, его могуществом. Но она не может. Она стыдится того, во что ее втянуло это смуглолицее чудовище. Ей следовало бы быть внимательнее к словам монарха, но она растеряна. Все трепещет и кружится перед глазами, поэтому она может лишь плыть по течению.

— Я дарю вашей дочери замок Авий. Я знаю, что вы южанка до мозга костей. Потому я и выбрал его — чудесный старый замок на побережье Средиземного моря. Жаль только, что вам не удастся посетить его так скоро, как вам, наверное, хотелось бы. Но теперь уже я жду от вас действий, полезных Короне и вашему королю.

— Я не разочарую вас, ваше величество, — лепечет она.

Она так беспокоится о том, чтобы не всплыла эта трагическая история с ее родителями, со всей ее семьей. Она трепещет при мысли, что это может произойти. Ей страшно представить, что будет тогда! И она, дрожа, возносит молитву, когда Людовик, который всегда так хорошо осведомлен обо всех родственных связях своих придворных, молчит относительно ее собственного замка Брассер. И Клементина облегченно вздыхает.

— О, ваше величество, если бы я могла передать вам, насколько я…

Он горячо пожимает ей руку, и она замолкает, смущенная пламенным взглядом, которым обжигает ее король.

Людовик забывает подать руку Лавальер и продолжает держать за руку Клементину.

Придворные шокированы. Они еще меньше понимают, глядя, как мирно беседуют, продвигаясь вслед за королем, Жосслен де Мориньер и Филипп де Грасьен. И последний удар ждет их, когда король требует принести крестницу. Он берет ее на руки, целует в маленькую, сморщенную от громкого плача мордашку, и передает ее Марии-Терезии, которая надевает на шейку ребенку маленький медальон.