100 великих романов - Виорель Ломов

А.Н. Толстому за трилогию присудили в 1943 г. Сталинскую премию 1-й степени.

Пер Фабиан Лагерквист

(1891–1974)

«Карлик»

(1944)

Шведский писатель, «гигант современного классицизма», один из восемнадцати «бессмертных» членов Шведской академии, Пер Фабиан Лагерквист (1891–1974) известен как автор многих великолепных рассказов и стихотворений, драм («Тайна неба», «Невидимый», «Человек без души», «Победа во тьме» и др.), повестей и романов («Сивилла», «Палач», «Варрава» и др.). Вершиной творчества писателя стал его роман «Dvargen» – «Карлик» (1944). В1951 г. Лагерквисту была присуждена Нобелевская премия по литературе «за художественную силу и абсолютную независимость суждений писателя, который пытался в своем творчестве найти ответы на вечные вопросы, стоящие перед человечеством».

Еще со времен «Мизантропа» Мольера и «Путешествий Гулливера» Свифта человеконенавистничество как один из главных мотивов прочно вошло в литературу (хотя встречалось оно еще и в Древней Греции). Вошло двумя путями: Мольер и Свифт остались над мизантропией своих текстов и своих персонажей, тогда как маркиз де Сад оказался внутри ее. В новейшее время блистательным образцом мизантропа стал заглавный герой романа «Карлик» Пера Лагерквиста. Автору удалось остаться бесстрастным наблюдателем потрясающей истории, развернутой на страницах небольшого (так и подмывает сказать – карликового размера), но, конечно же, не по его вкладу в историю мировой культуры романа. О вкладе можно было бы и не говорить – Лагерквист признанный в мире классик шведской литературы, но вот почему-то в ряде новейших отечественных литературных словарей и энциклопедий его не оказалось. Это, разумеется, не вина Лагерквиста, а беда составителей, но все же – как-то обидно за него, а еще больше за нас. Впрочем, не будем отвлекаться на энциклопедические пустяки на фоне грандиозного романа. Говоря о мизантропии (не медицинской или асоциальной, а литературной), очевидно, следует говорить не о дурном характере мизантропа, а об адекватной его реакции на окружающий мир. Так честнее и меньше лазеек для недобросовестных интерпретаторов поведения некоторых членов общества, реагирующих равноценным образом на «дикие повадки большинства соплеменников». «Возможно, мизантроп – это не генератор ненависти к окружающим, а всего лишь человек высокой культуры, возможно опережающий свое время», – предполагают культурологи и озабоченно констатируют, что «события последних десятилетий ярко иллюстрируют стремительно нарастающий деструктивный потенциал человечества…», (http://community.livejournal.com/mizantrops_rus/). Все это естественно усиливает и мизантропию каждого отдельного человека. Как ей не обостряться, когда его окружение впадает в скотское состояние, как йеху у Свифта.

Герой романа, уродец по форме, а по сути – наблюдатель и летописец (повествование ведется в форме записей карлика), сильным голосом, а не голосом писклявого кастрата (герой безмерно гордится этим) развенчивает разврат высокопоставленных персонажей и их убожество. Герцогство, погрязшее в грехах, давно лишилось призора Бога и навлекло на себя войны и чуму. Карлик плоть отплоти общества, пораженного алчностью и злобой, также злобен, но, в отличие от господ, не алчен, и оттого ему ничего не надо от жизни даже в темнице и в кандалах.

Лагерквист, похоже, сильно страдал не оттого, что в человеке много низкого, а оттого, что в нем мало высокого. Но откуда в человеке было взяться высокому в разгар мировой бойни, когда писался этот роман?

Карлика по имени или по прозвищу Пикколино, когда-то герцог Лев за 20 эскудо купил у матери, отвернувшейся с брезгливостью от своего уродливого дитяти. Карлики обычно делались шутами, но Пикколино не стал таковым. Он оказывал самые разные услуги герцогской чете, зло подшучивал на пирах господина над его вассалами, а также охотно выполнял злодейские приказания сеньора, предугадывая некоторые из них, чем вносил в сердце хозяина беспокойство. Он хорошо постиг душу сюзерена, когда тот шутки ради велел крестить восемнадцатилетнего Пикколино в дворцовой купели при бракосочетании своих друзей. Чтобы удивить гостей, карлика представили как первенца новобрачных, которым невеста разрешилась от бремени ко дню свадьбы.

События происходят, скорее всего, в начале XVI в., т. к. одним из персонажей является некто Бернардо, гениальный ученый и художник, внешним видом и образом мыслей, а также своими деяниями напоминающий Леонардо да Винчи на закате его жизни.

Сытое мирное житье в замке прервалось войной, которую герцог, мобилизовав свою армию и призвав наемников, затеял с соседним герцогством. Война, шедшая с переменным успехом, вскоре пожрала все состояние сеньора. Венецианские купцы отказали в кредите, и начались осложнения с наемниками. Герцог вынужден был прекратить войну и вернул воинство домой. Полный коварных замыслов сеньор пригласил своих врагов для заключения перемирия к себе в замок. В честь гостей был устроен грандиозный прием и роскошный пир. Вот тут и пригодился герцогу карлик, который подлил отравленное вино в бокалы всем именитым гостям, а также (по своей инициативе, но под одобряющий взгляд хозяина) в бокал приятелю сеньора дону Риккардо. Риккардо, которого карлик терпеть не мог, уже много лет путался с герцогиней, о чем наверняка знал ее супруг. Как оказалось, распутная герцогиня была не на шутку влюблена в дона и после его смерти безропотно покаялась в своих грехах, но не своему духовнику, а карлику. Почему так произошло? Потому, наверное, что Пикколино, в отличие от своих господ, много размышлял о вере и своими поведением и словами подтолкнул сеньору к мыслям о вечном. Уродец, возымев над хозяйкой немыслимую духовную власть, подверг ее не только проклятиям, но даже бичеванию, которое грешница молча снесла, а потом и отошла в мир иной.

Противник герцога был обезглавлен, но не уничтожен. Тут же соседи начали ответные действия, перекупили наемников и с их помощью осадили владения герцога. В город стянулась беднота, скоро в его стенах вспыхнула чума, унесшая множество жизней. Опасаясь чумы, враг снял осаду. Начались мирные реанимационные будни, и вскоре герцог, предъявив карлику обвинение в посредничестве между герцогиней и ее любовником, бросил слугу в темницу. На этом и конец романа, но не истории. Карлик не унывал, он был уверен, что скоро понадобится хозяину («Насколько я знаю своего господина, он не сможет долго обходиться без своего карлика») – должен же кто-то не только исполнять, но и предугадывать его волю. Уж он-то выполнил заказ не как заурядный «киллер», а как носитель высокой идеи! «Для чего жрать, хохотать, любить и плодиться по всей земле! Для чего нужны эти изолгавшиеся комедианты и хвастуны, эти порочные, бесстыжие существа, чьи добродетели еще преступнее, чем грехи! Сгори они все в адском пламени! Я казался себе сатаной, самим сатаной, окруженным всеми духами тьмы, которых они сами же вызвали из преисподней и которые толпились теперь вокруг них, злобно гримасничая и утаскивая за собой в царство мертвых их свеженькие, еще воняющие плотью души. С неизведанным мной доселе наслаждением, острым почти до потери сознания, ощущал я свою власть на земле. Это благодаря мне мир полнился ужасом и гибелью и из блистательного праздника превращался в царство смерти и страха». Право, после этой «молитвы» становится жаль тех, к кому она направлена. А их нынче много, очень много на земле.

Большинство специалистов увидели в этом романе «острую критику фашизма, а также человеческой жадности, лицемерия и злобы». Можно согласиться с этим, но это всего лишь частность, штрих на великой картине падших нравов человечества. Шведский критик Г. Мальмстрем взглянул шире: «Чувство отчужденности – главная тема литературы XX в., и в этом смысле Лагерквист близок таким писателям, как Франц Кафка и Альбер Камю. Лагерквист из тех, кого борьба против дегуманизации человечества привела к поиску скрытого Бога, решению метафизических загадок жизни». Отмечали критики также тему любви. Страницы, посвященные любви княгини к дону Рикардо, или трогательному чувству княжеской дочери Анжелики и сына отравленного властителя соседнего княжества Джованни, погибших в мясорубке междоусобицы, они готовы трактовать как «гимн любви». Что ж, при отсутствии любви в мире любое ее проявление звучит как гимн. Роман задал много вопросов, но он же и ответил на них. «Я заметил, что порой я внушаю страх. Но пугаются-то люди, в сущности, самих же себя. Они думают, это я навожу на них страх, а на самом деле – тот карлик, что сидит в них же самих, уродливое человекообразное существо с обезьяньей мордой, это он высовывает свою голову из глубин их души. Они пугаются, потому что сами не знают, что в них сидит другое существо».