Ее Вечное Синее Небо - Лана Асан

по-прежнему замечательно? Развеять сомнения можно было лишь одним способом – поговорив с Арманом, и, хотя Сабина плохо представляла, как это будет, финальной точки в их отношениях явно не хватало.

Набираясь храбрости для разговора, она просидела у окна до самого утра и, как только угрюмое небо посветлело, взяла трясущимися руками телефонную трубку. В Алма-Ате было позднее утро понедельника, и Арман уже точно не спал, поэтому теоретически должен был ответить на звонок, хотя уверенности в этом у нее не было.

Гудки в телефоне длились бесконечно, и все это время ее била крупная нервная дрожь, а пульс так громко стучал в висках, что она боялась не разобрать ни слова. До боли в костяшках пальцев сжимая трубку, она ждала…

– Алло, – его голос был надтреснутым и тихим, но делать выводы она не торопилась.

– Здравствуй, – предательское вибрато выдавало ее волнение с головой, но ей было все равно.

– Здравствуй.

Впрочем, она так хорошо знала этот голос, что пары слов было достаточно, чтобы понять – все, о чем говорила Аида, было правдой. Сердце ее упало.

– Ничего не хочешь мне сказать?

– Я не знаю, что сказать. Аида, как я понял, все тебе рассказала.

– Да, рассказала. Хоть у кого-то хватило мужества это сделать.

– Да, хоть у кого-то. Я не смог.

– Ты, видимо, рассчитывал, что я сама обо всем догадаюсь.

Арман молчал.

– Я, собственно, просто хотела услышать от тебя, что это правда и что мне все это не приснилось.

– Это правда.

– Ну, что же… Тогда, я думаю, нам больше нечего друг другу сказать. Прости, что побеспокоила.

– Сабина, я…

Но она уже повесила трубку. Никогда до этого момента и никогда после не ощущала она себя такой униженной, жалкой и никому не нужной. Она не плакала, не кричала, не билась головой об стену – она смотрела немигающим взглядом в мглистое лондонское небо, думая о том, что сегодня подошел к концу самый яркий и красочный этап ее жизни под названием «Арман», а что будет дальше – не имела представления. Да ей это было и неважно. Она была убеждена, что ее жизнь если и не закончилась в прямом смысле этого слова, то уж точно больше не будет такой веселой и безмятежной, полной грандиозных планов и веры в себя и во все человечество, какой она была до сих пор. Арман (и вся их компания) растоптал не только ее любовь – он уничтожил ее уверенность в себе как в женщине, достойной любви. С этого дня она ни за что не поверит, что ее можно любить, что она заслуживает восхищения, преданности и заботы. Никому не пожелает она познать это чувство – чувство сильнейшей ненависти к себе. Ведь это она оказалась недостаточно хороша для Армана, она не смогла сделать его счастливым. Так почему она смеет надеяться, что это получится у нее с кем-то другим? Не стоит тешить себя иллюзиями в ожидании светлого будущего, которое не придет. Ее участь – идти по жизни с гордо поднятой головой и разбитым сердцем. Любовь, отношения, семья – все эти радости не для нее, они для тех, кто их достоин. А она… Она, по-видимому, рождена для чего-то другого. Но для чего?

Сабина взглянула на часы – было уже около семи, ей пора было приводить себя в порядок и ехать в офис. Не могла же она оправдать опоздание на работу тем, что у нее, видите ли, в клочья изодрана душа. А может, это действительно ее спасение и ее удел? Работа, работа и еще раз работа. Почему нет? Судя по тому, что происходит в ее жизни, скоро в ней не останется ничего, кроме работы. Скоро она будет искренне думать, что офис – это ее дом родной, и все вечера, выходные и праздники будет посвящать любимому делу, уверяя себя и окружающих, что она жить не может без своего ремесла, а на самом деле потому, что ничего другого у нее и не будет. Но зато она станет независимой, самодостаточной женщиной, способной самостоятельно решать свои проблемы и во всех ситуациях поступать по-своему, не оглядываясь на мнение какого-нибудь субъекта в штанах. А ведь это тоже неплохо… В любом случае, другой альтернативы у нее все равно не было – раз личная жизнь пошла прахом, значит, она будет всецело отдаваться карьере. Она сосредоточит все усилия на своей профессии и добьется таких ошеломительных успехов, что вся алма-атинская тусовка, включая Армана, позеленеет от зависти.

Приняв это решение, Сабина почувствовала, что ей стало немного легче. По крайней мере, она окончательно определилась с целью, к которой нужно стремиться, а это, оказывается, было для нее немаловажно. Она не умела жить без цели, бездумно и праздно, не имея перед собой конкретных ориентиров, но если раньше ее помыслы были заняты преимущественно Арманом, то теперь приоритеты поменялись. Это был не ее выбор, но таков, вероятно, ее путь. И раз уж перспектива была намечена, задача поставлена и можно было приступать к активным действиям, то следовало умыться, одеться, позавтракать и с песнями, плясками и кипучим энтузиазмом мчаться в любимое бюро.

С этой мыслью она спустилась с подоконника и, позволив себе еще один печальный вздох, нетвердой походкой направилась в ванную, настраиваясь на долгий, безрадостный трудовой день.

* * *

По дороге на работу она зачем-то позвонила маме и все ей рассказала. Видимо, потребность поделиться горем была так велика, что она не удержалась и обрушила на Елену Александровну весь шквал переживаемых эмоций. Мама, естественно, была в шоке не меньшем, чем Сабина. Она была так потрясена услышанным, что даже забыла сказать свое коронное «я же тебе говорила», напомнив дочери о том, что никогда не обольщалась по поводу Армана. Она просто попыталась как могла утешить любимое дитя, но обе понимали, что пока все слова и увещевания были бессмысленны. Сейчас Сабина могла надеяться только на время, которое, разумеется, лечит, но не всегда и не сразу, а до возможного момента излечения ей предстояло испить всю чашу страданий до дна.

И все-таки, поделившись с мамой своей бедой, она словно освободилась от части неподъемного груза, нести который одной ей было не под силу. Во всяком случае, после этого разговора она нашла в себе мужество натянуть на лицо пусть вымученную, но улыбку и войти в двери офиса с тяжелой, но высоко поднятой головой.

* * *

Всю последующую неделю Сабина приходила в офис первой и уходила последней, работая в поте лица,