Ее Вечное Синее Небо - Лана Асан

упоминании имени Тимура Сабина начала осознавать, что в этой несуразной, как ей показалось, шутке было подозрительно много правды.

– Да.

– Может, он и кастинг невест помогал проводить?

– Он… просто давно знал про это знакомство, но…

– А кто еще знал? – Сабина не дала ей договорить. – Даурен? Аскар? Ринат? Девчонки? – Она словно пробуждалась от продолжительного сна, и действительность, похоже, не сулила ей ничего хорошего.

– Все знали, – судя по смиренному тону, Аида уже не старалась оправдаться и что-либо отрицать.

– Все знали и молчали…

– Мы б-б-боялись вмешиваться, – Аида даже заикалась от волнения и неловкости. – Думали, что Арман сам тебе все расскажет.

– Что-то мне это напоминает… Когда он в Англию уезжал, вы тоже молчали.

– А что мы могли сделать? Не могли же мы ему запретить…

– Конечно нет! Вы ничего не могли – ни ему запретить, ни мне сказать. Боже, как же мне противно! Ты ведь могла мне хотя бы намекнуть, а ты… даже когда в Лондон прилетала…

– Тогда вопрос еще не был окончательно решен, я надеялась, что все как-то образуется, что они передумают. Сабина, пойми: нам тоже непросто! Арман такой убитый ходит, на него смотреть страшно.

– Почему? Разве он не счастлив? Он же должен пузыриться от радости. – Голос Сабины звучал так ровно, словно все на самом деле, как еще недавно утверждала Аида, было замечательно. Однако причина этого спокойствия была в другом: Сабина была в таком глубоком шоке, что пока еще могла даже шутить на эту тему.

– Да ничего он не должен! Он же тебя любит, но, как обычно, идет на поводу у родителей.

– А, ну да, старая история, мы это уже проходили. Невеста, наверное, выгодная партия. Папа тоже министр?

– Крупный бизнесмен.

– Тоже неплохо. И главное, многое объясняет.

– Сабинка, слушай, все всегда знали, что он женится на ком-то из своего круга. Я думала, что ты тоже это понимаешь.

– Тут я тебя удивлю: я об этом даже не догадывалась.

– А надо было. Мы же в реальном мире живем.

– Что ж ты, как верная подруга, мне не подсказала?

– Как будто ты бы меня послушала. И я все-таки надеялась, что они не станут настаивать, раз у вас такая любовь была.

– Такая любовь… О какой любви ты говоришь? Если бы он меня любил, он бы ни за что… – Сабина замолчала, а через минуту снова встрепенулась: – Вот черт, когда, ты сказала, свадьба? Через две недели? Я же подарок не успею передать!

– Сабина!

– Да, надо же, как все повернулось… неожиданно. И когда они точно определились со свадьбой? Так, для информации.

– Ой, ну зачем это тебе? Это все так сложно и неприятно.

– Конечно неприятно, поэтому лучше сделать вид, что вас это не касается, и пусть все идет своим чередом. Так ведь проще и… безопаснее.

– Ты права, мы должны были тебя предупредить, но не решились.

– Так когда?

– Месяца три назад.

– Круто! За три месяца ни у одного из вас не хватило духу набрать мой номер.

– Сабина, прошу тебя!

– Не проси! Я все поняла. Я думала, что у меня есть близкий человек и куча друзей, а оказалось, нет ни того ни другого.

– Прости, пожалуйста!

– А где свадьба-то будет? Как у вас, в Доме приемов? – Сабина вряд ли понимала, зачем ей нужно это знать, но все-таки спросила.

– Нет, в гостинице на Медео.

– Ясно. Значит, через две недели. Это какого числа? Тридцать первого?

– Да.

– Супер! Тридцать первого июля. Не забыть бы поздравить!

– Сабинка, только не говори Арману, что я все тебе рассказала, он меня убьет!

– Чем же он вас всех так напугал? И прости, не могу тебе этого обещать: вряд ли я сдержусь, – в ее голосе уже отчетливо слышались горечь и боль. – Ладно, подруга…

– Сабина! Скажи, что не обиделась!

– Этого я тоже сказать не могу. И вообще говорить больше не могу… Пока!

Аида продолжала что-то выкрикивать в трубку, но Сабина ее уже не слушала. Не отключив телефон, она сползла с подоконника и, сделав несколько неверных шагов, остановилась посреди комнаты, вцепившись обеими руками в спинку стула. Ей было плохо, она задыхалась. Словно выброшенная на берег рыба, она хватала ртом воздух, пытаясь сделать вдох, но грудь сжало такими плотными тисками отчаяния, что сдавленные легкие не работали. Это жуткое ощущение было ей знакомо: однажды в детстве она упала с забора прямо на живот. Тогда она думала, что умрет, и ей было страшно. Сейчас она не только не боялась – она желала бы такого исхода, ведь столь нехитрым способом она навсегда распрощалась бы с мыслями об Армане, Аиде и всех тех, кого до сегодняшнего дня считала друзьями.

Она уже знала, что вряд ли оправится от такого удара – двойного удара в спину от любимого человека и лучших друзей. Да и кто на ее месте смог бы? Кто нашел бы в себе силы забыть, переступить и идти дальше? Только чем же она навлекла на себя эту жестокость? Чем провинилась перед этими людьми, что они так бесчеловечно с ней поступили? Неужели они не ведали, что творят? Или им было все равно? Всем этим воспитанным мальчикам и девочкам из приличных семей было безразлично, что с ней будет после этого кошмара? Или им было даже интересно, как она себя поведет? Вдруг наложит на себя руки? Или примчится в Алма-Ату и будет на коленях умолять Армана не бросать ее? Как же они могли?! Разве это люди? Это же звери, беспощадные звери, прикидывающиеся людьми! Все ее подруги, все друзья, которым она верила как себе, оказались равнодушными чудовищами, пекущимися исключительно о собственном благополучии и комфорте. Ни один из них не отважился сказать ей правду, чтобы не испортить отношения с Арманом. Конечно, с такими, как он, разумнее дружить, но неужели возможную выгоду от общения с ним они поставили выше всего остального – выше честности, порядочности, сострадания, наконец?

Или все же проблема была в ней самой? Что, если все это время она была плохим другом и никчемной возлюбленной? Может, она ничего другого и не заслуживала? Ведь как иначе объяснить то, что вся их развеселая компания, не задумываясь, приговорила ее к участи гореть на костре из бессердечия и лжи?

В первые минуты после прозрения Сабина винила в случившемся всех подряд: себя, Аиду, теперь уже бывших друзей – кого угодно, только не Армана, но не потому, что оправдывала его поступок, считая жертвой обстоятельств. Просто пока любая мысль о нем была невыносима, пока ей