Адъютант его превосходительства - И. Болгарин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну… в общем-то… логично, – принужден был согласиться Щукин после некоторого раздумья.
– И нам остается только выяснить, по какому из шести адресов будет произведен арест. Для этого я отправляю в Киев Мирона Осадчего.
– Этого ангеловца? – Щукин вскинул вверх удивленные брови, прожег взглядом Осипова. – Вы ему доверяете?
– Просто я ничем не рискую, Николай Григорьевич, – спокойно выдержал Осипов взгляд Щукина. – Осадчий не посвящен ни в какие детали этой операции. К тому же ему не очень хочется оказаться в руках Чека. Старые грехи.
– Ну что ж… – как бы нехотя согласился Щукин. Пододвинув к себе список, хмуро склонился над ним.
Против фамилии «Кольцов», которая была в списке последней, значилось: «Киев, Безаковская, 25. Поляков Петр Владимирович».
В тот же день, под вечер, взяв с собой Юру, Кольцов отправился гулять по городу.
До шести – до встречи с Наташей – еще было много времени, и они медленно шли по городу, иногда заходили во дворы, дивясь их причудливой планировке. Почти каждый двор был со всех сторон замкнут домами, в каждом росли чахлые городские деревца, под окнами были разбиты на крохотные квадраты палисаднички, в которых горели огненным осенним пламенем шары мальв, отцветали подсолнечники, в иных палисадниках дозревали помидоры. Видно, люди, живущие в этих каменных мешках, тосковали по природе, по изумрудной степной зелени.
Глядя на эти крошечные палисадники с пыльной, постаревшей зеленью, Юра рассказывал своему покровителю о их родовом имении, окруженном лугами, о буйных зарослях бузины, о реке, куда его все время манило…
– А ведь у людей, которые здесь живут, нет имений, – осторожно обратил Юрино внимание на другое Кольцов. – Этот крошечный клочок земли-их имение, и лес, и огород.
– Почему? – задумался Юра.
– Так устроен мир – у всех не может быть имений, – с той же осторожной убежденностью растолковывал Юре Кольцов о правде жизни и о жестокой правде неравенства.
– А у вас? У вас было имение? – с надеждой спросил Юра, ему стало стыдно, что он заговорил сейчас об имении: выходит, что хвастался.
– Кажется, было…
Юра удивленно посмотрел на Кольцова.
– Кажется – потому что это было давно, – успокоил мальчика Павел. – Я забыл б нем. Слишком долгой получилась война.
К шести часам они вышли к Благовещенскому базару, и Кольцов сразу увидел Наташу. Она медленно прогуливалась вдоль высокой кирпичной ограды.
– Подожди меня, – сказал Кольцов и, оставив Юру возле афишной тумбы, направился к Наташе.
Они стояли на широкой, мощенной булыжником улице. Рядом, за стеной, глухо и напряженно шумел неугомонный базар, Мимо них, громыхая колесами, с базара неслись пролетки, мужики и бабы толкали тачки с нераспроданным за день добром – овощами и фруктами.
– Сообщение надо передать срочно, – сразу же приступил к делу Павел.
– Не исключено, что это крупная диверсия, направленная на деморализацию Киевского гарнизона.
– Хорошо, – с видом слегка кокетничающей особы кивнула Наташа. – Постараюсь отправить сегодня же.
– Следующий раз встретимся в пятницу в пять часов возле церкви святого Николая. Если не приду в пятницу – в субботу, тоже в пять.
Наташа согласна кивнула, и они расстались. Юра тем временем дочитал афишу о гастролях оперной труппы. Под рисунком танцующей Кармен крупными буквами было выведено: «В роли Кармен – госпожа Дольская».
Кольцов положил руку на плечо Юре, и они двинулись по улице мимо незагорелых застенчивых девушек, которые, выстроившись в ряд, продавали цветы. Рядом с корзинками, полными пышных букетов, стояли большие медные кружки: девушки собирали пожертвования в пользу раненых.
– Вы любите ее? – вырвалось у Юры неожиданно для него самого – ревность остро обожгла его сердце и он, не сдержавшись, задал своему другу бестактный вопрос.
Но Кольцов не рассердился и спокойно ответила:
– Это-дочь одного очень хорошего человека… И я ее люблю как товарища. Понимаешь?
Юра, благодарный Кольцову за то, что он не рассердился да него, не отговорился какой-нибудь прописной истиной или шуткой, тихо проговорил:
– Да.
Они уже подходили к штабу, когда неподалеку послышались окрики: «Гей, в сторону!.. В сторону!..» Усиленный конвой из пожилых солдат гнал арестованных. Лица у многих были изможденные, бледные, сквозь разорванную одежду виднелись кровоподтеки, синяки и грязные, окровавленные повязки.
Арестованные, шли медленно, с трудом передвигая ноги по гладкой, залитой предвечерним солнечным светом брусчатке. И хотя многие были босы или в лаптях, шум их шагов был тяжелым.
По тротуару с бравым видом шагал начальник конвоя поручик Дудицкий. Увидев Кольцова, он кинулся к нему, радостно выкрикивая:
– Господин капитан! Господин капитан!..
Кольцов почувствовал, что от начальника конвоя несло лютым водочным перегаром.
– А, поручик, – слегка отстраняясь, произнес Кольцов. – Рад вас видеть в добром здравии.
Дудицкий повел осоловелыми глазами в сторону понурых арестованных и весело доложил:
– Вот, веду на фильтрацию сих скотов…
– В тюрьму? – с неприязнью спросил Кольцов.
– Бараки на мыловаренном возле тюрьмы под тюрьму приспособили, – скаламбурил Дудицкий и, напрасно подождав, чтобы оценили его остроумие, продолжил: – Ничего, справляемся. А это кто с вами? – Он посмотрел на Юру.
– Сын полковника Львова.
– Что вы говорите! – Поручик опустил руку на плечо Юры: – Мы с твоим отцом из банды вместе вырвались…
Но Юра уже не слушал Дудицкого, он почувствовал, как из шеренги арестованных его ожег чей-то мимолетный взгляд. Он поискал глазами и… сразу же увидел Семена Алексеевича. Красильников брел в последней шеренге, но больше не оглянулся.
А Юра не мог оторвать взгляда от спины Семена Алексеевича, где сквозь порванную рубашку проглядывала окровавленная повязка.
– Вы о генерале Владимове что-нибудь слышали? – спросил у Кольцова Дудицкий. Ему очень хотелось показать этому штабному офицеру, что и он, Дудицкий, тоже вершит большими делами.
– Что-то припоминаю. Он, кажется, перешел к красным, – с непринужденной снисходительностью то ли к этому незадачливому генералу, перешедшему к красным, то ли к Дудицкому ответил Кольцов.
– У меня сидит, под страшным секретом смею доложить вам, – радовался невесть чему поручик. – А у красных он, верно, бригадой командовал… Заходите, покажу!..
– Благодарю! – ответил Кольцов. И было непонятно, какой смысл он вложил в это «благодарю». Откозыряв, Дудицкий быстро пошел вслед за колонной пленных.
Кольцов взглянул на мальчика и сразу заметил перемену, происшедшую в нем. Юра растерянно щурился и был похож на взъерошенного, загнанного в клетку воробья.