Радио Хоспис - Руслан Галеев

В этом месте Хворостов произнес:

– И тогда они решили, что чище и быстрее, чем рухнувший энергосберегающий дирижабль, под завязку забитый водородом, не существует.

– Не факт, – покачал головой Стас.

– Согласен с Бекчетовым, – кивнул Моралес. – Вывод напрашивается, но нет долбаных доказательств. Во время взрыва убило и долбаных особистов. Я закурю?

Бруно кивнул и протянул Моралесу зажигалку.

– Подождите. А в каком смысле допрашиваемый исчез? – пробормотал Стас.

– Скальп сказал, просто исчез. Как будто не было.

– Растворился в воздухе? Как привидение? Не понимаю.

– Он тоже не понимает. – Бруно подошел к столу, взял старую глиняную кружку без ручки, использовавшуюся, сколько помнил Стас, исключительно в качестве пепельницы, и протянул ее Моралесу.

– Оставим пока это, – беря кружку, сказал руководитель Управления, – все могло быть и не так, в конце концов, ваш друг был не в себе, верно? Он только что потерял сознание, очнулся на полу, может, ударился. Черт его знает. Как бы там ни было, допрашиваемый исчез в тот период, когда этот ваш… Скальпель? Скальпель. Когда он был без сознания или сразу после того. Меня вот что интересует. Как этот ваш Скальпель сумел бежать из комплекса? Потому что если я правильно понимаю, о чем идет речь, то войти в это здание проще, чем выйти.

Бруно снова пожал плечами. Моралес перевел взгляд на Стаса.

– Я тем более не знаю, – сказал Стас. – Так получилось, что нам особенно некогда было разговаривать перед его отбытием. Он хотел что-то сказать, но… Честно говоря, я думал, что чем меньше я знаю, тем лучше. На тот случай, если меня арестуют.

– Понимаю, – кивнул Моралес.

– Как мы вывели Скальпеля и Алису, рассказывать? – спросил Бруно, глядя на Стаса.

– Не надо, я уже рассказал.

– Насчет этих твоих информаторов мы еще пообщаемся, – проворчал Моралес. – Не думай, что я, мать его, упустил этот момент.

Они помолчали. Тяжелый сигарный дым неторопливо рассеивался по комнате. Стас достал из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет, подошел к окну и закурил. Между двумя оконными рамами расстилалась миниатюрная долина мертвых, усеянная сухими телами насекомых. Интересно все-таки, каким образом они залетают на такую высоту?

– Продолжай, – попросил Стас, поворачиваясь к Бруно.

Когда тот возвращался в город, его машину остановили. Двое в штатском, выправка военная, на вид – сорок – сорок пять каждому. Разумеется, Бруно, так же как и дожидавшиеся его Арчи и Шрам, так же как немногим позже Стас, решил, что они из Особняка. Однако эти двое только отдали Бруно папку, сказали – передать ее Стасу, якобы от общего знакомого. Потом исчезли, и он их больше не видел.

Бруно вновь с сомнением посмотрел на Моралеса и Хворостова, потом дотянулся до отверстия воздуховода, снял решетку и вынул старую, потертую папку. На лицевой стороне знакомым почерком явно второпях было выведено: «Бекчетову. От Гейгера».

С кухни донесся нарастающий свист вскипевшего чайника. Шрам вышел из комнаты, потом отнес Арчи парящую чашку кофе.

Единственный в квартире стол был выдвинут на середину; пепельница, стопка старых газет, развернутых на страницах с кроссвордами, томик «Евгения Онегина» (заставивший удивленно вздернуться бровь Шрама), несколько пустых, полупустых и неоткрытых пачек сигарет были перемещены на пол и подоконник. Их место заняли аккуратно разложенные листы из папки.

В основном это были выдранные из записной книжки страницы, заполненные неудобочитаемым убористым почерком, один лист протокола допроса (текст самого допроса был старательно вымаран), исписанный с обратной стороны, пара салфеток, записи на которых расплылись практически до нечитаемого состояния. Всех этих на бегу, второпях, за обедом, или в машине, или в ходе другого дела сделанных записей было огромное множество, папка раздувалась, тесемкам с трудом удавалось сдерживать этот бумажный напор.

Многие записи сводились к таинственным: «Р. Дж. Б. – комплекс 1011, строительство, судьба неизвестна», «К? Почему К?», «З. и Г. были знакомы ранее? Интересно!» – и т. д. Подобных записей было больше всего, и, очевидно, разобраться в них на данном этапе было невозможно, по крайней мере без самого Гейгера. Посему их складывали отдельной стопкой в стороне. Были записи и другого характера, более пространные, но не менее загадочные, напоминавшие скорее дневниковые. К примеру, на одном из выдранных из блокнота листов было записано следующее: «Г. я вывел, а младшего не нашел, но, похоже, он каким-то образом сумел покинуть комплекс. Куда мог направиться? Старый дом? Библиотечный комплекс? Других мест не знаю. А те, что знаю, – за забором. Хотя, может, именно туда? И именно поэтому. Волнуюсь за него. И за то, что он узнал. Мог узнать. За Г. и А. не волнуюсь, Б. голова. Молодой, но голова. Хотя пока еще дурак. Рассчитывать больше не на кого».

– Похоже, это про тебя, Стас, – передавая лист, проговорил Хворостов. – Если это так, то ясно, каким образом ушел ваш Готфрид.

Пробежав текст глазами, Стас передал лист Моралесу. Директор прочитал, ненадолго задумался, потом выпустил густое облако дыма и пожал плечами:

– В принципе возможно. Учитывая послужной список и место предписания Ублюдка, допуск у него был не меньше моего. И если Б. – это Бекчетов, то младший – это Георг Гейгер, сводный брат Ублюдка по отцу. Он был ученым. О нем спрашивали у Бекчетова особисты. Да, не исключено. В этом долбаном деле вообще ничего нельзя исключать. И я, мать их, начинаю скучать по второму году после войны, когда я мотался по всему Периметру, пытаясь поймать и надрать задницу сукиному сыну по прозвищу Бумажка. Потому что тогда я знал, кто будет связываться с этим сраным ублюдком, а кто нет. Я знал, что этот пижон никогда не остановится в городе, где меньше трех улиц и нет игорного дома. Я знал, что можно исключить и что нельзя. А здесь… Мать твою так, долбаный Гейгер, чтоб ты себе легкие выкашлял, честное слово!

Шрам и Бруно удивленно уставились на Моралеса, в то время как Хворостов продолжал методично раскидывать записки Гейгера. Сообразив, что друзьям просто еще не приходилось слышать директора в амплуа «надрать долбаную, мать его, задницу», Стас тоже вернулся к записям.

– Как бы там ни было, – сказал он, откладывая очередной лист («С. И., может быть, и прав. Все эти деньги»), – пока эти записи нам ничего не дали. За исключением, возможно, побега Скальпеля. Толку-то…

– Смотрите, – Хворостов отложил в сторону кипу листов и протянул Стасу конверт. Обычный конверт, на сложенный втрое стандартный лист, с вензелем какой-то гостиницы в верхнем левом углу лицевой стороны. Конверт был тщательно заклеен, никаких надписей на нем не имелось. Стас взял его двумя руками и потер большими пальцами.