Семь смертей Лешего - Андрей Салов

Генерал был счастлив и вполне доволен жизнью, и лишь одно обстоятельство омрачало его существование, - необходимость прятаться, таиться от окружающих, скрываться по кабинетам, ради удовлетворения сокровенных желаний. Генерал, воспитанный с пеленок на ценностях и идеалах советской родины, вбитых в него годами армейской службы, подобно кованым гвоздям, сейчас, по прошествии стольких лет, искренне завидовал проклятому, загнивающему западу, извечному врагу. На ежедневную и еженощную борьбу с которым, его подрядила советская власть, нацепив на плечи генеральские погоны, наделив огромными полномочиями. И теперь он, боевой генерал, завидовал проклятым капиталистам, и в первую очередь их законам, делающим людей там, на Западе, по настоящему свободными. И счастливыми, даровав им возможность любить, и иметь любого, кто им нравится. И никому нет дела до того, какого пола, цвета, или национальности, избранник. Каждый человек на Западе, волен поступать так, как велит сердце, если его веления не идут в разрез с царящими там, демократичными законами.

Но это там, за бугром, опасным и коварным врагом, против которого вот уже на протяжении многих лет, ведется невидимая, бескровная, но от этого не менее напряженная война, требующая от задействованных в ней сторон, колоссальных затрат. Война эта ни на миг не прекращается, даже ночью, когда все люди спят. И не последнее место в этой незримой войне занимает он, генерал Саитгалеев, командуя вверенными ему правительством и страной, людьми.

На некоторых из этих людей, он хотел бы не только опереться, но и к ним прислониться, со всем пылом и страстью. После знакомства с симпатичным молодым лейтенантом Максимом Шалминым, после долгого блуждания вокруг да около, он разглядел в нем родственную душу, и оказался прав. Максимка мечтал о друге в погонах, могущественном и надежном, и готов был стать такому человеку верной и любящей подругой. Что он вскоре и доказал, с молодым пылом стареющему генералу Саитгалеву, открыв в нем второе дыхание, заставив его сердце биться в стремительном галопе, испытать гамму невообразимо прекрасных ощущений. Они без остатка поглощали его всякий раз, когда он, красный от возбуждения, дотрагивался телом и внедрялся мощным толчком вглубь, в самый центр такой упругой и податливой задницы молоденького подчиненного, посланного ему судьбой, - красавчика лейтенанта.

Шалмин, пробудил в стареющем генерале вторую молодость. Глаза старого маразматика и придурка в форме, вновь полыхнули молодым огнем, он весь подобрался и ожил, даже помолодел на несколько лет, ощутив рядом с собой молодую и верную подругу, - лейтенанта. Переполненный страстью, потерявший голову от любви к смазливому лейтенанту Шалмину, он был готов ради него на любую глупость. И только советские законы, ставшие в одночасье, такими убогими и несовершенными, мешали ему пойти в любви до конца.

Он готов был разойтись с супругой, с которой прожил столько лет, от которой у него было трое детей. Он готов был бросить к ногам молодого любовника все, чем владел, квартиру, машину, роскошную дачу. Он готов был официально жениться на нем, дать свою фамилию, чтобы жить с ним в законном браке, не стыдясь никого, как это принято на Западе. Но, увы, все это были лишь мечты, которые реальны лишь на Западе, на территории врага, борьбе с которым он посвятил всю свою жизнь.

В советской стране все иначе, гораздо строже и несправедливее, теперь он знал это точно. И хотя в последнее время, с верхних эшелонов власти спускалась новая тенденция, поддерживающая голубую тему, но слишком медленно все происходит, исподволь, слово за словом, что не надо обладать особой прозорливостью, чтобы понять, что данный вопрос решится еще далеко не скоро. Окончательное разрешение в положительную сторону болезненного для генерала Саитгалеева голубого вопроса, состоится не через год, или два, на это уйдут десятилетия, а столько ждать он не мог.

Целый букет болячек накопился у него за годы служения на благо Отчизны, и каждая требовала пристального внимания. Да и его мужская сила с годами подувяла, и как казалось ему еще совсем недавно, окончательно покинула его, результатом чего стал затяжной кризис, внеочередной отпуск, и многомесячный запой. И лишь благодаря судьбе, пославшей ему молодого и симпатичного, недавно окончившего военное училище лейтенанта с аппетитной, упругой задницей, он вновь ощутил, казалось бы безвозвратно утерянную, мужскую силу.

Теперь, благодаря советским законам, которые он в силу должности, клятве данной на служение Родине, призван защищать, приходится ему таиться, скрываться ото всех. Ибо то, что для него было большой и чистой любовью, согласно действующему в стране уголовному кодексу, имело вполне определенную статью, с четко обозначенным сроком.

Попасть в один из лагерей, добрая дюжина которых находилась под его попечением, совсем не улыбалось. Слишком хорошо он знал нравы и обычаи, царящие там, по ту сторону колючей проволоки. Он был прекрасно осведомлен о том, как поступают на зоне с обладателем погон. И чем крупнее звезды на этих погонах, тем горше и непригляднее жизнь их былого обладателя. Тем она короче в случае даже малейшего неповиновения, неподчинения неписаным законам, царящим в тюрьме.

Горька и печальна на зоне жизнь бывшего мента, ходить ему в петухах до конца срока, если ему вообще посчастливится дожить до освобождения. Ну а если на зону попадет мент, да еще и любитель жоп, тогда ему точно ничего не светит. Его ожидает групповое изнасилование, в котором примет участие вся камера, где ему раздолбают по полной программе то самое место, с которым он так любил забавляться на свободе. Но подобное истязание будет длиться недолго, всего одну ночь. Это будет великолепная для многих и мучительно-короткая, для одного несчастного ночь.

Оказавшегося в камере пидора мента, будут трахать всем скопом, яростно и безжалостно, размазывая по его ногам, кровь, говно и сперму. Сперва он будет орать благим матом от боли, пытаться сопротивляться. Но несколько ударов в рыло, по почкам, по голове, быстро усмирят его пыл, сделают тихим и покорным. И будет он только сдавленно хрипеть от боли, давясь и задыхаясь от снующего во рту члена, слыша довольное сопение над ним, и позади него. Он будет стонать от боли, когда чей-то очередной, здоровенный цилиндр, будет буравить его сзади, разрывая на части прямую кишку, затопляя сознание болью.

Он не будет видеть лиц своих мучителей и насильников. Перед глазами, мутной пеленой станет кровавый туман, с мелькающими в нем, угловатыми тенями. А затем непереносимая боль полностью захлестнет его, и он потеряет сознание, и еще некоторое время будет жить, содрогаясь от буравящих задницу толчков. Но вскоре и эти последние отголоски жизни покинут тело, и он, наконец-то оставленный в покое, начнет медленно остывать в дальнем углу камеры, возле параши.