Постижение смысла - Мартин Хайдеггер

– раскрытие – позволяет несокрытому и, то есть, суще-бытующему, проявить себя на переднем плане, тогда как себя самое он сокрывает; что дает намек-указание на то, что раскрытие проистекает из некоторого сокровения, а то принадлежит к некоторой изначальной сущности. Из этого, вероятно может быть сделан вывод, почему сам φύσις – заодно с ἀλήθεια – никогда не достигает той светлости, которой отличается почерпнутое из него сущностное об-основание, и обрывки и как бы оставшиеся не-вы-рас-спрошенными обрывки-лоскутки его затем вырождаются в задающие меру определения бытия. Со-бытие раскрывания скрывает себя и это отступление-отвод относится, вероятно, к тому началу, поскольку оно содержит в себе только это, столь доминирующее. Мы до настоящего момента никакой области знания и опыта и сказывания, чтобы толковать это событие как событие из него самого. Не ведая и о том, что оно достойно вопрошания как вызывающее сомнения, мы сразу же впадаем в объяснение суще-бытующего, исходя из его наиболее общих свойств и причин и интерпретируя человека как animal rationale, мня таким образом привнести в знание «физическое», то есть суще-бытующее в самом широком смысле.

φύειν φύσις’a, его Так, Что и Так, не позволяет обьяснить себя – не позволяет в существенном смысле – так, что здесь всякое объяснение мыслит чересчур коротко и прежде всего забывает, как здесь исключительно существенен только выбор – то решение, которое принято как существенное при надлежащем отношении к началу. И каково же это отношение? Только начинающие, то есть те, кто здесь только готовит начало, вступают в отношение к былому-бывшему и, таким образом, только обретают отношение к началу, которое с существенно превосходит всё.

Такая подготовка есть воспоминание из постижения смысла.

Постижение смысла как раз-вы-спрашивания господствующей сущности – или не-сущности истины сперва встречает то, что мы называем «метафизикой», потому что в ней доводится до конца как история самого бытия выбор-решение или невыбор-нерешимость относительно истины пра-бытия. Правда, кажется, что метафизика как раз превосходит весь и всяческий φύσις и выпадает из сферы его господства. Однако превзойдение – и положение «превыше» φύσει ὄντα обретает прежде всего иного это – определенное посредством φύσις суще-бытующее – если что и остается предопределенным к прыжку, к указательству пути, к перешагиванию, то именно то, что связано с φύσις. Тогда, однако превосходится не что иное, как ἀϱχὴ φύσει ὄντα; мета-физика не ищет ничего иного, кроме как φύσις’a ; и наконец, она мыслит единственно его (как οὐσία), чтобы оправдать φύσει ὄντα и уверенно установить его пребывание в смысле открытого и объясненного суще-бытующего в целом. Мета-физика разворачивает и повторяет на разные лады, словно в фуге, несокрытость суще-бытующего, и чередование тем (как в фуге) состоит в том, что присутствующее, собственно, познаваемо как таковое, идя от присутствия «Первого» (ἀϱχή) и εἶδος’a, как постоянное в себе, отстоящее друг от друга и всякого рода отличающееся друг от друга состоянием разделенное – и оно поставлено на различные места – и таким образом выгорожено пространство для «суще-бытующего» в области бытия. Метафизика есть это введение упорядоченного суще-бытующего в рамки бытия, и она осуществляет это введение в рамки, не постигая самого пространства и не осваивая сущностей, вникая в них.

Метафизика есть череда тем, последовательно-разнообразное, как темы в фуге, раскрытие суще-бытующего как такового, то есть – в несокрытое, несокрытость которого определена как суще-бытность в смысле установления постоянства присутствия без раз-во-прошания и знания временно-пространственного характера бытия и его истины.

Скажем так: метафизика и только она подтверждала бы φύσις и видоизменила бы его приоритет, в конечном счете, превратив в незнаемое махинативности; выразимся короче: метафизика есть подлинная «физика» как знание φύσις в смысле бытия суще-бытующего, и если мы понимаем φύσις как противооснову, препятствующую существованию τέχνη и его преобразование в «технику»; то мы разумеем подразумеваем φύσις не в более позднем смысле как «природу» или даже «чувственность», а в изначальном смысле восходящего доминирования-господства, что имеет столь же мало общего с «природой» и чувственностью, сколь и со «над-природой» и «духом» и «сверхчувственным». Однако до тех пор, пока мы оставляем φύσις в этих низменных положениях и обретаем его только посредством принижения как «природы» по сравнению с «историей» и «духом» и «богом», до тех пор мы не видим, что именно то, что должны подразумевать эти понятия, обязано своим существенным происхождением единственно φύσις’у – и до тех пор мы мы мыслим φύσις чересчур «задним числом», придавая ему позднейшее значение, и поверхностно – и не мыслим «метафизику» как фугу-череду тем, развивающую темы истории бытия. Между тем, такое мнение задает меру, и преодоление метафизики подпадает под все ту же оценку.

Все это и порождает покинутость суще-бытующего бытием.

105. «Целостный образ» и φύσις

это не «оптический» «феномен», а метафизически некая поставленность в себе, вос-ставание в чистом присутствии. Поэтому недостаточно, и даже существенно неудовлетворительно сводить греческое мышление суще-бытующего (εἶδος, ἰδέα) к «оптическому».

«Оптическое», скорее, имеет такое отличие, потому что оно более всего сообразно сущности фюзиса; «оптическое» как отставленное прочь, постоянно остающееся стоящим, пред-находимое в восприятии приближающегося.

Отличительный признак увиденного как лика (ἰδεῖν, ἰδέα) – более поздний, так же, как вы-формованность θεωϱεῖν —, хотя и сообразно ἐόν, в противовес чему νοεῖν и λόγος оказывают большее воздействие и производят не связанное с чувствами восприятие присутствия в настоящем и собирание воедино.

Греки делали упор на «оптическое», потому что они мыслили бытие как φύσις; однако это мышление не было следствием того, что греки были «людьми глаз»; как ведь и вообще «чувственный инструмент труда» сам по себе ничего не мог сделать, как-то повлияв на к сущностное становление «бытия».

106. Бытие как φύσις

Мыслить бытие его в смысле φύσις’а означает – познавать нечто иное, чем φύσις (как бытие), причём это «как бытие» можно и опустить, потому что φύσις сам простирает власть надо «Всем», то есть над суще-бытующим в целом, и при этом выказывает себя как наиболее суще-бытующее.

Только в мышлении, которое сообразно истории пра-бытия, это уже просвечивает-предвидится во Временно-Пространственности, как в сфере проектов – набросков метафизики, фюзис становится доступным для знания в его пра-бытийном сущении.

Можно хотя и довольно отрывочно, с пробелами, зафиксировать исторически, что в греческом мышлении понятие φύσις имело задающее меру значение; этого никогда не достаточно, чтобы осуществить историческое постижение смысла того, что и каким образом φύσις – ἀλήθεια определяли «мышление» к философии как метафизике; ведь φύσις мыслился и там – и в первую очередь там, – где он не назывался, где он, пусть и непроизвольно – был рассеян в разнообразии «значений»,