Шахта - Дэвид Джеймс Шоу

телевизором в несвежей спортивной одежде. В ней она надевала утяжелители для ног и заваривала каркаде и мечтала купить себе CD-плеер на Рождество. В ней она никогда не читала газет и не смотрела новости по телевизору. Она спала, укутавшись в простыни с набитым рисунком на подержанной кровати 160 × 200 см, которую купила у другой проститутки. Ей иногда снились кошмары, но не связанные с сексом.

Джонатан – бедняга Джонатан, черт возьми – так и не узнал, как важно ей было не возвращаться в «квартиру-студию работающей женщины» в ночь после ареста Круза. Той ночью контакт ей был жизненно необходим. Контакт с другим человеческим существом. Никто из знакомых Ямайки не подходил под это определение.

В своей квартире она долго стояла под душем и никогда не принимала ванну. У Джонатана принимать ванну было нестрашно. Она подолгу смотрела на себя обнаженную в двустворчатое зеркало и тщательно искала любые намеки на стресс или возраст, чтобы пойти на неприятеля в косметическую контратаку и заставить эти признаки старения отступить. Пусть растяжки и варикоз нападают на слабых духом.

Рассматривая себя в зеркало, она думала о трагикомических вещах. Считала, что ее вагина «находится в прекрасной форме». Размышляла, сколько литров спермы она «переработала». И сколько бутылочек ополаскивателя для полости рта использует за всю свою жизнь. И будет ли она когда-нибудь достаточно спать по ночам.

И существует ли любовь на самом деле.

Химические развлечения и их доступность были огромным минусом. Слишком много экваториального порошка. Сколько килограммов она употребила за свою жизнь? Баухаус и ему подобные были счастливы щедротами подгонять своих мотыльков к огню лампы. Для Баухауса люди – игрушки. Ты заводишь их, они выполняют свои трюки и в конце концов ломаются. Особенно если ты играешь с ними часто и грубо. Он брал их в руки, но никогда не трогал по-настоящему и относился к ним как к товару.

Несправедливо, если Баухаус по-прежнему будет совершать свои махинации, когда она ляжет в могилу.

Она была такой же собственностью Баухауса, как его барная стойка из оникса, или проекционный телевизор, или гараж, полный лимузинов и дорогих гоночных машин.

Пункт № 1 заключался в простом императиве: избавься от Баухауса. И от подобных ему паразитов. Разве я недостаточно наелась дерьма, чтобы понимать, что скрывается под всей этой позолотой?

Пункт № 2: прекрати свою стагнацию, думала она. Изменись. Вырвись на свободу. Спаси себя. Ты же знаешь, что случилось с Джонатаном.

Пункт № 3: если таким людям, как Джонатан, приходится умирать… это должно быть не напрасно.

Пункт № 4: если ты умрешь – найдется ли кто-нибудь, кому не наплевать?

Она больше не испытывала отдельных эмоций. Страх, злость, боль и смятение смешались с изнеможением в однородную массу и повесили камень чувства вины ей на шею, туго затянув веревку и вознаградив адской мигренью. Она больше не в состоянии наблюдать со стороны за этим цирком. Нельзя притворяться, что в ее реальности все идет как надо. Чаша терпения переполнилась и вот-вот взорвется. Она должна действовать. И эти действия навсегда изменят ее жизнь. Пора искать себе новый дом. Или пакуешь вещи заранее, или ждешь, когда крыша над твоей головой обрушится.

Последней каплей стал взгляд Круза, который она видела несколько минут назад. Его патологическое, практически нескрываемое желание зарыться в кило дури на унитазе Джонатана и поглотить его, сейчас, сейчас, поскорее, прямо сейчас, пока я не умер.

Круз больше не думал о кокаине как о финансовом резерве. Их план, родившийся в панике и отчаянии, утонул вместе с Джонатаном и превратился в талый грязный снег. Ей нужно вырваться из этого замкнутого круга. Она спасет Круза, если сможет. А если он окажется балластом, смахнет его как пылинку с плеча.

* * *

Ямайка чуть не проехала мимо поворота к дому Баухауса. Автомобиль ехал против ветра, свет его фар отражался от снежного вихря и больно бил по глазам. Было темно, снежный покров заглушал шум шин.

Она выключила фары и спрятала ключи под ковриком. Заткнула револьвер Сталлиса без одного патрона за пояс под толстовкой. Его рукоятка незаметна под объемной курткой-бомбером.

Одна из кокаиновых побрякушек Баухауса, Чари или Кристал, впустила ее после быстрой идентификации. Она никак не могла запомнить, кто из них кто. Сам Баухаус восседал на полукруглом диване в центре гостиной. В шелковом смокинге, мешковатых бархатных брюках и новеньких мокасинах из кожи олененка на босу ногу. В седеющих волосах на его груди запутались золотые цепи на восемь или девять тысяч. Чари или Кристал – другая – пищала как ночной грызун и смотрела MTV на проекционном экране. Рваный монтаж, быстрые движения, цвета, выжигающие глаза, – кислотные галлюцинации шизофреника. На ней было распахнутое полотенце. Одна ее рука лежала на лобке, словно забыв о своей миссии, вторую она запустила в миску с сырным попкорном. Вокруг ее рта начали появляться прыщи из-за дряни, которую она постоянно ела. Скоро Баухаус избавится от нее.

Убьет, если ей повезет.

Рядом с Баухаусом сидел гость, которого она никогда раньше не видела. Он посмотрел на вошедшую Ямайку, словно она прервала обмен чрезвычайно важной информацией. Мужчина замолчал и улыбнулся ей. Его оскал словно пропитан оливковым маслом. У него густые черные волосы. Он был из той породы мужчин, у которых густой волосяной покров растет по всему телу. Высокий широкий лоб. Красивые скулы сужались к острому подбородку и делали его похожим на богомола. Само лицо выдавало любителя искусственного загара и было неестественного бронзового цвета, на фоне которого глаза казались выпученными. Белки выделялись вокруг радужки. Казалось, он немного не в себе.

От него пахло человеком, который готов заплатить за нее наличкой здесь и сейчас, но нежным с ней он точно не будет.

– Легка на помине, – начал Баухаус, жирный и счастливый. Он убавил звук на телевизоре и, кряхтя, изменил положение ног. Потом эффектно взял кубинскую сигару, двадцать три тлеющих сантиметра, из кварцевой пепельницы и затянулся. – Подойди ближе, крошка. Хочу тебя кое с кем познакомить.

Чтобы я ему отсосала, подумала она.

– Это мой хороший приятель из Флориды, Эмилио.

Эмилио встал, учтиво поклонился и пожал ей руку. Дольше, чем требовалось. Когда он нагнулся, она заметила платиновую опасную бритву на цепочке вокруг шеи. Ему с трудом удавалось скрыть хищническую природу своей улыбки.

Баухаус попытался выпустить колечко дыма. У него не получилось.

– У вас с Эмилио есть кое-что общее, дорогуша.

Дерьмо – вот и оно, словно нож в спину.

– Мы произошли от обезьян? – Она мило улыбнулась.

Они пропустили