Бешеные псы - Джеймс Грейди

Как приверженец багуа, Ланг описывал круги и делал выпады, изворачивался и вращался, напоминая то серфера, то дракона, то обоих одновременно.

— Ты попал в эту дыру в Мэне, — сказал он мне. — Я поднялся до внутреннего круга Совета национальной безопасности при Белом доме, где мог сделать много… о, как много.

«Ноги, я не могу двинуть ногами».

— Они увидят. Увидят, что ты сума… — вырвалось у меня.

Ланг улыбнулся.

— Нет, наши мудрецы судят о мире по тому, что видят в зеркале.

Я облизнул губы.

— Доктор Фридман.

— Мне было не по силам бороться с идеей ввести в нашу среду психиатра. Хотя у меня и ушли на это целые месяцы. И все из-за прецедента: во время Уотергейта национальная безопасность засекретила психиатра в составе СНБ, потому что они боялись, что Никсон сбрендил и расхаживает по Белому дому, где проще простого нажать на кнопку — будь то даже оружие массового уничтожения. В файлах ЦРУ доктора Фридмана называли «наводчиком». Он мог навести и на меня.

Ланг вышел в пятно, отбрасываемое конусом света.

— Я не мог так рисковать. Не мог оказаться взаперти. Я не собирался позволить доктору Фридману превратить себя в одного из вас. Я счастливчик. И я себе нравлюсь.

Я испытал покалывание в руках. Согни их.

— Фридман собирался занять временный пост в Мэне до встречи со мной, — произнес Ланг. — Я понимал, что должен убить его там, где убийству найдется безопасное логическое объяснение. Нью-Йорк — классическое место для убийства, но он должен был непосредственно приступить к своей новой работе. Я должен был остановить его до того, как окажусь в поле его зрения. К тому же ваша пятерка идеально вписывалась в мой замысел. Я подыскал человека, который нашел с ним общий язык: это была военная медсестра, наркоманка. Ее легко удалось убедить, исходя из соображений патриотизма плюс страха перед тюрьмой, которая положила бы конец ее жизни и карьере. Ее тренировал один из опытных сотрудников, полагавший, что работает на СДЛМ.

В мире, где люди соглашаются только с тем, что кто-нибудь говорит им: «Ты обязан это знать», — воображаемый голос приобретает власть, внушающую благоговейный ужас.

Где-то рядом послышался резкий, скребущийся звук.

Я изогнул шею, с усилием приподнял плечи и увидел…

Кэри пыталась встать, правой рукой ощупывая пустую кобуру.

Бушлат распахнулся, когда Ланг широкими шагами подошел к ней.

— Расслабьтесь, — сказал он и выстрелил дротиком в ногу Кэри. — Агент Руд. — Ланг вытащил дротик из ее безвольного тела и положил его на груду наших манаток, — просто лежите, где лежите, и слушайте, как подобает хорошему шпиону.

Он снова подвесил «успокоительное» ружье рядом с гранатами, вытащил полицейский автомат и по третьему разу выстрелил в Зейна и Рассела.

Напрягая все силы, я попытался приподняться на локтях. Онемевшее тело, ноги, которыми не пошевелить, вытянуты, как у мертвеца. Я увидел Эрика, по-прежнему тесно прижимавшего к себе Хейли; они стояли возле белого «кэдди», слезы ручьем бежали по ее щекам.

— Ты совершил ошибку, Вик, — сказал Ланг. — Даже если бы нижние эшелоны и посчитали случай с Фридманом убийством, с твоими явными подозреваемыми не случилось бы ничего страшного.

— Твое слово — последнее.

— Да, — кивнул Ланг. — Я тебя сотворил, и мое слово — последнее. И потом! — Он снова помахал рукой. — Я так хотел, чтобы ты сбежал, исчез! Я вдалбливал тебе это, поверь. Но внял ли ты моему предостережению? Сбежал? Нет. Это было глупо.

— Упря… мм…

— Слова, слова, слова! — сказал Ланг. — Какая глупая вещь — слова. Мы должны работать. Кроме того, Вик, — произнес человек, который сделал из меня бешеного пса, — я наконец-то дал тебе то, чего ты хотел. Твой бунт, твое бегство из Замка — это и есть твоя третья попытка самоубийства. Только на сей раз ты преуспел.

Он был прав, и прав бесповоротно. Мне оставалось только лежать, где лежу, и тогда я получу то, чего жаждал так долго, — свободу от боли ответственности. Мне только необходимо позабыть обо всех остальных, кого Ланг поймал в свои сети в эту темную ночь. И не думать о тех миллионах, которых этот маниакальный маэстро шпионажа единственной империи в мире сможет ласкать своими холодными руками безумца.

«Нам никогда не поймать нашего времени, — сказал я когда-то Дерии. — Нам остается лишь пожинать плоды своих дел».

— Понимаешь ли ты, что означает все это, здесь? — спросил Ланг, поймавший меня и моих единственных уцелевших друзей в ловушку этой ночной стоянки.

Он обвел рукой все его окружавшее: световой конус, в котором стоял и в котором я неуклюже пытался приподняться на локтях. Груду пистолетов и амуниции возле бесформенных и бездвижных тел Рассела и Зейна. Кэри, охваченную еще большим нейротоксинным оцепенением, чем я. Хейли рядом с белым «кадиллаком», заблокированную объятиями Эрика.

— Все это ответ на вопрос об эволюции, — сказал Ланг. — Единственное, что нам нужно, — это протянуть руку, взять все, что нам удалось раздобыть, и обратить это на истинное, продуктивное дело.

Следователи неистовствуют, и это сбивает их с толку, — продолжал он. — Пятеро сбежавших маньяков. Одна невинная заложница, отважный агент ЦРУ, похищенная, погибшая, исполняя свой долг. Наши источники, отчеты из приюта для душевнобольных в Мэне указывают на тебя как лидера шайки. Угнанные машины, захват моего дома. Стрельба. Вы силой привозите меня сюда. Зачем? Кто знает, ведь вы психи.

«А теперь — потянуть время».

— Они проверят твой жесткий диск. Увидят следы двух машин.

— Хорошо! — сказал Ланг. — Хочешь, чтобы я разыграл все по ролям, чтобы увериться, нет ли где ошибок? Ничего, не волнуйся. Единственная причина, по которой ищейки проверят мою машину, — это сравнить пули, которыми палили вы, бешеные псы. К тому же, спорю, Рассел вдребезги разнес мой компьютер. Я встроил специальный механизм, и, когда привел его в действие, совершая рутинные операции, которые использовал бы любой незваный гость, все стерлось. О том, что вы были в здании СДЛМ, никто не знает. Эти матрицы, эти ваши карточки, и правда кто-нибудь может приплести — доказать, что я Кайл Руссо. Так, надо подумать… Почему бы не пожар?

Видение! Шанс. Все мы пятеро висим на стреле крана. Столб дыма над супермаркетом. Авария на ночном шоссе. Призрачные кадры, мелькавшие на потолке. Но билет на новое кино стоит крови. Как бы ни обернулось дело в частностях, мне придется заплатить эту цену. И моим единственным друзьям на земле — тоже.

Там и тогда я понял, что значит нижняя черта, до которой может опуститься живущий.

— Позволь мне устроить маленький фейерверк, — попросил Ланг, — взрыв… мне хочется увидеть, как все вы — и ты, и реальный мир — полетите кувырком.

Ожесточенная перестрелка, когда мне и агенту Руд удается освободиться. Она — героиня. Хватает пистолет и бежит. У меня тоже есть, нет, не свой… слишком просто. Я оставил отпечатки только на дулах ваших пистолетов, хотя большой вопрос — важно ли это. Особенно если произойдет что-то вроде взрыва или пожара.

Постой! — Глаза Ланга сверкнули. — А потом я поступлю как настоящий шпион и храбро очищу место преступления в ожидании помощи! Закидаю всю эту грязь тряпками, никаких репортеров, никаких соглядатаев, подосланных Конгрессом! Вот оно блестящее, достойное доверия усилие, венчающее все остальные доказательства, превращающее их в подлинную, убедительную, желанную правду! Остается один важный вопрос, — пробормотал он, нахмурившись, — кто умрет первым?

Чувствуя онемение во всем теле ниже пояса, слишком отравленный, способный лишь едва приподняться на локтях, я ответил:

— Ты.

Пусть медленно, однако он отвлекся от фантазий о будущем, повернул ко мне лицо, словно пытаясь вглядеться в настоящее, увидел меня, пристально смотрящего на него снизу вверх, лежа на асфальте стоянки.

— Действительно, — сказал он.

Сделать глубокий вдох означало сломать стальные обручи, сковывающие мне грудь, но я сделал его и выговорил как можно громче:

— Природная суть.

Глубокая, как шрам, морщина исказила его лицо.

— Опять тебе мерещится? Выходит, такова моя природная суть… и что с того?

Но усилие, потребовавшееся, чтобы восстановить дыхание, не оставило мне возможности ответить.

— Или ты спрашиваешь «когда»? — спросил Ланг. — Когда я понял свою природную суть? Я всегда был… не такой, как другие. По иронии судьбы самоосознание, как выстрел снайпера, поразило меня после нашей последней встречи. Ты до сих пор пытаешься довести самоубийство до успешного конца?

Слова слетели с моих губ, как плевок:

— Природная суть!

— Про то я тебе и толкую! Мое пробуждение настало в Зале чрезвычайных ситуаций в подвале Белого дома на следующий вечер после одиннадцатого сентября, когда пылевые смерчи и дым еще носились в воздухе над Нью-Йорком, рекой возле Пентагона, в полях Пенсильвании. Лучшие умы наших изваянных в мраморе политиков сгрудились вокруг стола зала заседаний, и всем им хотелось знать «почему?».