Внучка берендеева. Второй семестр - Карина Демина

Я. И царевичу, и царю, коль нужда выйдет… ох, любезнейшая моя Ефросинья Аникеевна, пущай только заклятье с меня спадет, тогда-то и скажу я всего, чего на душеньке накипело.

И про замашки твое боярские.

И про холопов с холопками…

И про сватовство этое, об котором я в первый раз слышу.

— Верно… верно… и значит, царевич потребовал, чтобы вы Зославу забрали?

— Так… — бабка ненадолго смешалася. — Верно он молвил… где это видано, чтоб царица будущая в Акадэмиях каких-то ошивалася? Чтоб по полю скакала в мужских портах… чего потом люди говорить будут, а?

— Действительно… аргумент…

— А еще ежель уморит кто?

— Кто? — скрипнуло креслице.

— Недруги. Завистники. Небось, каждой девке в царицы охота! А Зославушка у меня тихая, незлобливая… Потравят, после что?

— Что?

— Ничего. Не бывать мне царскою тещей, — сказала бабка, вовсе меня дара речи лишив. Значится, вот об чем она печалится.

Что царскою тещей не побудет.

— Да, понимаю… а вам очень хочется?

— Так… когда ж еще…

— Знаете, Ефросинья Аникеевна… — и такой у Люцианы Береславовны голос ласковый сделался, что у меня по спине мурашки побегли. А ну как даст она сейчас бабке огненным шаром по голове, аль еще какую волшбу учинит, спесь лишнюю сбивая.

У бабки ж сердце слабое.

Нет, я б и сама, конечне… но по-свойски, без чароплетства…

— …мне весьма любопытно было бы послушать… от близкого человека… я, безусловно, понимаю, что вас обязали хранить все в тайне… позволите угостить вас чаем? Травяной, я сама составляла. Слышала, что вы в травах большой специалист. Это по внучке вашей заметно…

— Она у меня разумница…

— Но молода… к сожалению, нынешняя молодежь несколько… как бы это выразиться, легкомысленна… полагают, будто бы сами способны со своей жизнью сладить.

Что за речи такие предивные?

А пятка вновь засвербела. И глаз левый задергался, меленько так, часто. Неприятственно — страх.

— …то из дому бегут… ищут чего-то… то любовь приключается с неподходящей личностью… пробуйте чай.

— Малиновый лист?

— Ежевичный… и еще немного цвета морошки…

— Вишневые веточки?

— Куда без них.

— Чабрец и душица… я одно кладу, чтоб аромат не перебивали.

— Несомненно, попробую в следующий раз. Спасибо за совет… — Люциана Береславовна говорила так, будто бы и вправду нуждалася в советах бабкиных. И теперь было в голосе ее нечто этакое… не боярское. Небось, так приказчик в лавку зазывает… разве что не кланяется.

С чего б?

Неужто про тещу поверила?

— Приятно встретить понимающего человека, — меж тем молвила бабка снисходительно. — Оно и вправду беда. Взопрется в голову девке, что влюбленная, и все… застить очи этая любовь, ни об чем слыхать не желают.

— Не понимают, что одной любовью сыт не будешь, — поддержала ее Люциана Береславовна.

— А то! Была у нас одна такая… супротив батькового слова пошла. Замуж выскочила за голодранца, а после плакалася, что в хате — шаром покати…

— Ужас какой!

— И этая… я пишу ей, пишу… нет, втемяшилося в голову, что любит… и кого? Пусть бы хорошего человека выбрала, уж тогда б я ей ни словечка не сказала. Благословила б, как оно есть… к ней же солидные люди сваталися, а она… выбрала голодранца. Ни кола, ни двора… ни совести.

Это она про Арея?

Да у нее самой совести…

— А еще и тать. Весь город только о том и шепчется, что он пятерых зарезал, когда от хозяйки сбегал. Она сама, не иначе, милостью Божининой спаслася… а еще и подворье спалил.

— Кошмар.

— Вот! Ксения Микитична уж до чего женщина учтивая… сама ко мне явилася… мы с нею чаи пивали, на брусничном листе и с клюквою сушеной. Оно кисленько выходит, но если с медком, только липовым, чтоб духмяный. Иного-то качества негоден будет, перебьет аромату…

— Учту…

А у меня и правый глаз заморгал, то ли от злости, то ли от беспокойствия.

Помню я Ксению Микитичну с ласковыми речами ейными, уж она-то отыскала слово верное, чтоб Арея очернить… и ладно бы, если б только его.

Ох, нельзя было бабку в столицу волочь.

Что теперь?

В Барсуках ей делать нечего, да и не выдержат родные Барсуки цельное тещи царской.

— И уж она-то так плакалась… просто-таки сердце рвалося… хорошая женщина… одна осталася, горемычная, с хозяйствием, с сыном малолетним на рукам. И с этим, прости Божиня… и ведь по-доброму… в дом взяла, хоть бы и обижена на мужа была. Но решила, что дитятко не виновное… только змею на груди пригрела.

Это кто там еще змеею был?

А Люциана Береславовна лишь вздыхает сочувственно.

— В доме от него никому спасу не было. А как на конюшню спровадила, чтоб поуспокоился да место свое понял, так он со злобы, не иначей, всех коней потравил…

— Невероятно…

И туточки я с Люцианой Береславовной всецело согласилася: быть того не может.

— Она ж потом в ноженьки царице кланялась… справедливости испрошала, чтоб защитила она ее и сыночка малолетнего…

…оный малолетний по полигону давече козой скакал… иль козлом правильнее будет сказать?

— …но не выдали… пригрели в Акадэмии… и что вышло? Задурил девке голову. А ей много ли надобно?

— Немного… так значит, Ксения Микитична вас с царевичем познакомила?

— Она ему сродственницею доводится, — сказала бабка шепотом. — Только сие тайна…

— Понимаю, но у нас с вами беседа приватная. И какие могут быть тайны между двумя знающими людьми. Все ж Ксения, пусть и родовита, но не особо умна… не чета вам… вы бы точно не допустили подобного в своем хозяйстве. И как вам царевич показался?

— Царевич?

— Вы ж беседовали с ним. Прекрасно осознаю вашу любовь к внучке, вы принуждать ее не станете, но будучи человеком умным, проницательным, сумеете убедить упрямицу… а убеждать стоит, если новый жених лучше прежнего. Красив ли?

— Ой, красив…

— Я и думаю, все ж таки царевич… каков он?

— Царевич, — повторила бабка.

— Верно, что царевич… лицо, наверно, гладкое и белое… волос темен, кучеряв… я-то сама не видела, но слышала, будто бы мелким бесом вьется. А густой — иные гребни ломятся, такой густой… ресницы темные. Глаза синие… да, все прямо так, как я себе представляла… нет, будь Зослава и вправду разумною, в вас, — вновь польстила Люциана Береславовна, а я глаза-то открыла, и вправду, лежу, что покойница.

Еще и схоронят ненароком.

— …она б первым делом про звание подумала. Про богатство, про то, как жить станет в тереме царском…

А ведь неспроста Люциана Береславовна этакую песню завела.