Лекарь-воин, или одна душа, два тела (СИ) - "Nicols Nicolson"

— Здравствуй повелитель ложки и поварешки, разъелся ты на казенных харчах и совесть потерял, да? — почти ласково произнес я.

— Может, хватит дурить, и расскажешь нам всем, как ты гнилую воду наливал солдатам во фляги?

— Я твою печень приготовлю на медленном огне, когда избавлюсь от веревок, — орал повар. — Все ноги и руки переломаю.

— В данный момент ты в моей власти, и я могу тебя все перечисленное переломать с легкостью, потом сложить, и снова сломать. Говори, давал гнилую воду солдатам?

— Пошел в задницу!

— Отлично, спасибо, у меня давно женщины не было, с начала осады, и если ты сам просишь, то, так и быть, уважу, а потом предложу всем желающим.

Перевернул повара на живот, и кинжалом распорол штаны, оголив зад повара. Как он орал — не передать! Сначала ругался, а потом начал выть и просить милости, не предавать его пыткам недостойным образом.

— Значит, не все мозги заплыли жиром, — сказал я повару, вернув в прежнее положение. — Так поил, или нет? Каков был твой умысел? Случайно, не хотел ли ты ослабить наше могучее войско, а, поваренок? — последнюю часть фразы я произнес ледяным тоном, зверски вращая глазами и демонстративно потянувшись к своему внушительных размеров не то охотничьему ножу, не то к гладиаторскому гладиусу.

В завершение этого спектакля одного актера я уже во всю глотку заорал ему в морду:

— Отвечай, сссука, или порублю нахрен твою тушу на мелкие кусочки для прекрасного жаркого для, мать твою, благородных швейцарцев!!!

— Поил, поил, поил!!! Но без злого умысла, упаси меня Господь! Просто я поленился носить воду в котел из ручья, просто поленился! Набрал бочку в луже. Не губи, не руби!!!

— Ах, ты тупая скотина!!! — уже в свою очередь диким зверем взревел Батистен, от души дубася провинившегося ногами, обутыми в добротные швейцарские сапоги сыромятной телячьей кожи — убью, убью сей момент, гадина, клянусь всеми святыми, и труп твой дохлый в лес лично выброшу, пусть тебя звери терзают, ошибка родителей. А перед этим уши и нос тебе отрежу твоим же мясницким ножом. Нам и даром такой повар не нужен, понял, скотина, отравитель, душегуб?

— Не надо, лейтенант, не надо — я все осознал, Богом клянусь, каюсь и больше этого не повторится, я буду вас отменно кормить, только уберите от меня этого бешеного лекаря с его кинжалом, а то он из меня сделает девку дырявую, — обливаясь слезами и кровью из разбитых губ, орал повар, разбрызгивая вокруг себя сопли.

Лейтенант кивнул двум сержантам, и те с жизнерадостной готовностью утянули повара, награждая по пути тумаками.

Лекарь же, то есть я, уже строгим, безапеляционным тоном рекомендовал Батистену выдать всему составу роты, в течение оставшегося дня, по пять малых кружек вина с небольшой ложкой соли в каждой. Обратил внимание, что вино выдавать каждый час, а не все сразу. Также рекомендовал загонять солдат в озерцо на помывку-постирку раз в неделю, поскольку все беды у нас только от грязи.

Только закончил с дристунами, вновь позвали артиллеристы. Из крепости по нашим позициям пальнули несколько раз из пушек, и одно из неприятельских ядер угодило в пушку, перебив расчет, и ранив главного нашего пушкаря Самсона. Раненый уже доставлен в мой шатер.

«А вот это уже настоящее испытание моего профессионального мастерства», — сказал я на русском языке, закончив осмотр Самсона. Крупный осколок ядра размолотил пушкарю правое плечо основательно. Я очень удивился, что швейцарец еще жив. Слава Всевышнему: крупные сосуды не задеты, это замечательно, иначе бы раненый уже погиб из-за потери крови, не дожив до моего шатра.

Строгим, не терпящим возражений тоном, заставил Луку мне помогать. Парень вначале побледнел, а потом, молодец, преодолев страх, стал выполнять все указания. Операция слилась в сплошные складывания сломанных костей и бесконечную штопку разрывов. Благо, Самсон находился без сознания, и не мешал мне его оперировать. Ничего, он парень крепкий, буду надеяться выживет. После операции, влил в Самсона кружку красного вина, пусть польза и небольшая, но крови он потерял много. Поместил раненого в соседней палатке рядом с Грегом. Когда солдаты окрепнут, отправим их в Венецию, война для них окончилась.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я в этой операционной горячке не сразу заметил — какое там, еще по сторонам смотреть! — что за моими действиями в щель полога шатра внимательно и с любопытством наблюдает командир швейцарцев Шварц. Мельком еще успел подумать, делая очередной стежок: не буду просить его удалиться — рассказ швейцарца не помешает для рекламы моего медицинского умения, у него хорошие связи в верхах республики.

Вечером устало сидел в своем шатре на небольшом таком удобном топчанчике, купленном до отправки в поход специально для такого послеоперационного отдыха, и, доедая запеченный на углях кусок жестковатой и сыроватой говядины, немного размышлял. Если уж из осажденного замка сподобились попасть по нашим артиллеристам, то вполне вероятно, что в ближайшее время по нам могут открыть прицельный огонь, и выбить всю артиллерию. Без нее нам замок не взять, да и с таким калибром не взять, нужно подтянуть две-три осадные пушки, тогда наши шансы на успех осады возрастут. А собственно, чего это я ломаю голову, для этого есть мастер Шварц, ему платят больше, пусть у него голова болит. У меня и так проблем выше крыши: дома пациентов нет, и к Папе я не приблизился ни на шаг.

Хотя, вру, первичная материальная база для тайной поездки в Рим была уже мною создана. Даже нашел, можно сказать, «путеводитель» по достопримечательностям этого знаменитого города. В библиотеку во дворце дожа я попал, судья Бруни поспособствовал. Обзавелся планом подземелий, наглым образом перерисовал у себя дома на чистые листы бумаги. Книги из библиотеки носить домой не разрешается, но за пару серебряных венетов для меня сделали исключение. Полагаю, еще два-три месяца подготовки, и можно смело отправляться в Рим, а на месте разберусь. Очень помогли и рассказы словоохотливого швейцарца о службе в охране Папы.

Вернулся к ночным развлечениям только через неделю, когда моим раненым стал ненужным постоянный уход и присмотр. Швейцарцы отказались ехать в Венецию, заверили, что среди друзей быстрее встанут на ноги, и в два голоса благодарили меня за лечение — они, опытные вояки, не раз видели ранения, подобные своим. И знали, что все они кончались смертью раненых. Поскольку их состояние у меня не вызывало опасений, возражать не стал. А благодарственные слова всегда приятно слышать. Пусть поправляются побыстрее!

Поставки фуража производились тем же порядком, что и раньше, только объемы возросли. Теперь повозок приезжало около десятка. Мешки уносили тем же путем. Две ночи я вел наблюдение, а на третью решил проверить ход, он однозначно должен вести в замок.

Проверил пять ножей и кинжал, висящие на поясе. Огнестрел решил не брать, чтобы, в случае чего, не поднимать лишнего шума. Герасим меня хорошо обучил способам лишения жизни людей по-тихому, с использованием колюще-режущих предметов. Также проверил отмычки — я их изготовил в особняке, когда изнывал от безделья. Вещь не тяжелая, но может пригодиться, отдельные двери закрываются на замки, правда, устройство у них несложное, и я со своими навыками надеялся справиться с ними без проблем.

Прождав примерно пару часов после ухода людей с мешками, неспешно пошел ко входу в подземелье. Уловил запах прогоревших факелов — значит, ими пользовались носильщики или сопровождающие их лица. Запах моих факелов смешается с имеющимся, и никто не отличит один запах от другого, оливковое масло используют обе противоборствующие стороны.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Прошел пятьдесят шагов, услышал впереди капель — похоже, ход проложен под замковым рвом и через почву просачивается вода. А как иначе? Без этого никак нельзя — ров с водой окольцовывает весь периметр крепости, либо как птица в полете его преодолевать, либо подо рвом — но такое путешествие неизбежно, если надо попасть внутрь укрепленного объекта. Если судить по состоянию стенок подземелья, то это явно рукотворное творение, видны следы применения инструмента. Еще пятьдесят шагов прошел с особой осторожностью.