Путь к золотым дарам - Дмитрий Дудко

   — Царь Ардагаст! Ну как, нашёл то, что искал в Гиндукуше? А если нашёл, зачем забрался в эти горы?

   — Пери Зарина! Или вила Злата? Или как тебя тут теперь зовут?

   — Дыша-псегуаша, Золотая Хозяйка Реки. Язык сломаешь, так что зови лучше Златой. Слушай, как сейчас на Днепре-Славутиче?

   — Хорошо. Тепло, хлеб уродил, пастбища хорошие, рыбы полное. А ещё — мирно. Никто нас не трогает: с роксоланами мир, бастарны разбиты, языгам через Карпаты больше хода нет. Да, всё я нашёл на Славутиче: месть дяде, царство, славу. Был изгоем — стал Солнце-Царём. Только покоя не нашёл.

   — Конечно. Из подручного царя хочешь великим сделаться?

   — На место Фарзоя я не лезу. Только понимаешь, Злата: Солнце-Царю до всего дело есть. До всякого зла, где бы оно ни творилось.

   — И кто же тут зло? Мужеубийцы, за которыми ты гонишься? Чем они хуже мужчин? Поднялся бы ты лучше туда, на Лаго-Наки. — Она указала рукой вверх, правее вершины Фишта. — Какие там горы, луга! Рай для пастуха и охотника. Озера чистые, глубокие. А пещеры! Краше царских дворцов, и чудищ никаких нет, только испы живут. А пастухи нас любят, и мы их... Иной лодырь нарочно в полдень у озера спит, чтобы мы ему явились.

   — Да я и приехал сюда отдохнуть, с другом на зубров поохотиться, — развёл руками Ардагаст. — А приходится гнаться за этими дурами, которые сами не понимают, что украли из Гробницы Солнца. Да ещё следить, чтобы они не сцепились из-за украденного с зихами — те за мной следом идут. Тлиф-пират с братцами. Хаташоко погиб, так сыновья от него не отстают.

   — Хаташоко погиб? Туда и дорога старому козлу! — довольно рассмеялась Злата. — А Тлиф ещё хуже его: за мной и мойми сёстрами гонялся, пастухов грабил, мезилей, как зверей, убивал... Только что нам в лесу за дело до ваших людских распрей, а?

   — Вы в лесу зла не видите, пока сам лес не загорится! — раздражённо махнул рукой Ардагаст. — У мужеубийц в руках Барсман Воинов. Знаешь хоть о нём? Узнаешь, когда от огненных стрел лес запылает, а то и весь мир. А если тот барсман достанется Тлифу...

   — А если тебе?

   — Обратно в Гробницу Солнца положу вместе со всеми сокровищами. Чтобы меня на Кавказе никто могильным татем не звал.

   — Злата решительно поднялась с камня:

   — Есть у меня в Лаго-Наки один пастух. Лучший мужчина в горах! Бедный, но храбрый. И моей любовью никогда не хвастает. У него с Тлифом кровная вражда, и не только у него. Иди вперёд, а Тлифу завтра не до тебя будет. И мужеубийцам хозяйничать в горах не дадим.

Она легко прыгнула на другой берег, опустилась там уже горной козой с золотистой шерстью и поскакала вверх по склону.

А в это время Вышата с Манучихром, Хилиархом и Ларишкой сидели вокруг чаши Сосруко. В наполнявшей её воде сначала показались высокие заснеженные горы. Их разрезало глубокое ущелье, по дну которого шёл верблюжий караван. В конце ущелья горы расступались и открывался великолепный вид. Через песчаную равнину протянулась голубая лента реки. К ней с обеих сторон жалась зелень полей и садов, а среди них желтели плоские крыши глинобитных домов. Вдоль реки двигались в обе стороны тяжело нагруженные караваны. Потом показался город с белыми каменными стенами. Ларишка пригляделась и сказала:

   — Да, это Кашгар. Тут живут саки[49].

Караваны шли берегом другой, более широкой реки. Появился ещё город, потом ещё один.

   — Это Авзакия. Гунны её зовут Аксу — Белая Вода... А это Исседон. Здесь уже наши, тохары. Дальше мы с отцом не ездили.

Через широко распахнутые ворота в город въезжало конное войско. Ларишка нахмурилась, заметив среди войска гуннов в колпаках с меховой опушкой. Но те, кто ехал впереди, гуннами не были. Стройный, сильный мужчина в красной шёлковой одежде и панцире, со скуластым узкоглазым лицом и такими же, как у Ардагаста, закрученными усами. И женщина в кольчуге и шлеме, с длинными тёмными волосами. Лицо её приблизилось, заполнило всю чашу. Красивое, гордое лицо сарматки, которое не портил даже шрам на лбу. Чувствовалось, что эта женщина многое перенесла, но не сломилась и не огрубела.

   — Да, Это она. Не очень и переменилась. Такая же смелая и сильная, — медленно проговорил Вышата и вдруг, подняв лицо от чаши и распрямив спину, удовлетворённо засмеялся. — Опыт вышел. Я ещё с Колаксаевой Чашей пробовал, а с этой выходит лучше. Может, правда, потому что отсюда ближе.

Манучихр улыбался столь же довольно.

   — Ну, так кого же это вы искали и только со мной нашли? — спросила Ларишка.

   — Кого? — хитро прищурился Вышата. — Скажу — не обрадуешься. Свекровь твою.

   — Саумарон, царевну росов? Да я бы всё сделала, чтобы Ардагаст мать увидел!

   — Да пошутил я, конечно! Она под Экзампеем билась рядом с Зореславом, пока он не погиб, а её арканом не поймали. Сауасп её, сестру свою, так на аркане перед войском и провёл, а после продал Спевсиппу, а тот — хорезмийцам. Я потом о ней в Хорезме расспрашивал — ничего не знают. И вдруг этой весной донесло «долгое ухо»: тохарский князь Гянь вместе с гуннами крепко побил ханьских[50] прихвостней, взял Исседон и Кашгар, а жена у него — храбрая поляница[51], сарматка Саумарон. Я и решил проверить...

   — Скажем Ардагасту. Вот обрадуется! — воскликнула царица.

   — Погоди. Я ещё сделаю так, чтобы с ней отсюда поговорить можно было.

   — Да-да, торопиться не надо, — как-то поспешно закивал мобед. — Опыт сложный, да ещё тут, чуть ли не на скаку...

   — А сделать надо. Я ведь перед ней виноват, — вздохнул Вышата. — Обещал её детей сберечь от чар Сауархага, а сберёг только сына. Надо было с обоими детьми бежать, пока Ратша-борянин с сарматами у шатра бился, а я шатёр волшебным кругом обвёл. Зря старался! Девочка, Ардагунда, на руках у служанки была — та ей пелёнки меняла. А я стоял рядом с колыбелью, где мальчик остался. И тут чёрный волк в шатёр, да служанку за горло! Я еле успел посреди шатра преграду поставить. И тут как полыхнуло огнём! Я думал, преграда не выдержит, упал, прикрыл Ардагаста своим телом.

   — Так теряются только те, кто мало верит в силу Ормазда и собственных чар. Нужно было усилить преграду или отразить огонь водой, — сказал Манучихр.

   — Потом я уже в бою не терялся... А тогда опомнился после боя. Рядом Ратша лежал израненный, а Лютослав, первый муж моей Лютицы, — мёртвый. Верно, он и отогнал оборотня. А может, тот нас с Ардагастом сначала за мёртвых принял. Потом пришли Сауасповы дружинники — не по наши ли души? У меня сил хватило только глаза им отвести. Подобрали нас троих экзампейские жрецы, выходили. И столько гордых слов наговорили про меня, негодного волхва-отступника, и про весь род Ардагастов, что я, как только Ратша встал на ноги, ушёл вместе с ним и мальчонкой к борянам. А где девочка и жива ли — до сих пор не знаю. Если и пощадил её лиходей — то разве только, чтобы ведьмой вырастить... Из мужеубийц одна похожа на Ардагаста, только ведь колдунья у них не она.