Веселая наука - Фридрих Вильгельм Ницше
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Придумал ты умно,
Ведь под кустом и в спальне
Веду себя грешно.
Служу тебе я, Боже,
Хожу к тебе во храм.
А дьяволу попозже
Все, что попросит, дам!
Таинственный челн
Прошлой ночью я не знал
Сна, скользнув под одеяло.
Ветер жалобно стенал,
Мраком ночь ко мне взывала,
Мак мне сна не навевал,
Совесть спать мне не давала.
Наконец, тоскою полн,
Я побрел на берег моря.
Там дремал какой-то челн,
В нем рыбак, дремоте вторя,
Спал среди уснувших волн.
Сонный челн отчалил вскоре.
Час, – а может быть, и два —
Или год все это длилось?
Явь сознанья помрачилась
Вечной тайной естества:
Все кромешной тьмой покрылось —
И вода была мертва!
Но рассвет настал;– и снова
Челн качнулся на волне.
Где он был? Вода багрова!
Кровь ли хлещет в глубине?
Проще самого простого:
Просто сон пришел ко мне!
Альбатрос
(Объяснение в любви, во время которого поэт падает в яму)
Не чудо ли! Застыл!
Распластан и недвижим целиком!
Опора что для крыл?
Откуда и куда и чем влеком?
Поднявшийся в зенит,
Он вышел победителем в бою —
И сам собой парит,
Не празднуя викторию свою!
Как Вечность и Звезда,
Отринув Землю Зависти, живет
Он в Небесах всегда —
Блажен, кто смог узреть его полет!
О гордый Альбатрос!
Свои порывы в Небо я стремлю!
К тебе! К тебе! И слёз
Мне не сдержать;– так я тебя люблю!
Песня пастуха коз
Соседу моему
Феокриту Сиракузскому
Лежу с больным животом,
Клопы едят дико.
Там;– огни, и пляшут кругом,
И много крика.
Она сказала: «Приду!»,
Припав мне к уху.
Как пес, я жду ее, жду —
Ни слуху ни духу!
Ведь клятва была дана!
Неужто обманет?
Иль козою бежит она
К тому, кто поманит?
Была в наряде простом —
А шелк-то откуда?
Неужто в стаде моем
Козел-приблуда?
Горькá, кричи не кричи,
Любви изнанка!
Вот так вот в душной ночи
Растет поганка.
Так может Любовь извéсть —
Какая мука!
Не в силах я даже есть —
Ни даже лука!
Звезды сходят на нет,
Луна села в море,
Серый грядет рассвет —
О горе мне, горе!
Этим душам бесприютным
Этим душам бесприютным
Слов не нахожу.
Их мучениям минутным,
Трусости и куражу.
Не играю в эти игры,
Подло-дерзновенны, —
Вот и смотрят аки тигры,
А верней, гиены.
Я давно пришел к решенью:
Их не удостою.
Мне угодней быть мишенью,
Нежели стрелою.
Чудак в отчаянье
Ах! мною вся исписана стена
И на столе сверкают письмена,
И письменами надо вам гордиться.
Вы говорите: «Эдак не годится,
И надо хорошенько потрудиться,
Чтоб затереть их! Чтобы ни пятна!»
Согласен и на это! И беру
Намыленную губку;– тру и тру, —
Вы снова всё нетронутым найдете.
Стена и стол сияют белизной.
Сейчас вы их, управившись со мной,
Своею вечной мудростью засрете!
Primus remedium[56], или Самообольщение больного поэта
Слюнявая старуха,
Моя эпоха, у тебя во рту
Часы и дни ворочаются глухо.
Мне жить невмоготу.
– Ты, вечность, злая шлюха, —
Кричу я в пустоту.
Железный век —
Могучий бык: ему смешон мой крик.
Как будто вражеский набег
Мне в мозг проник:
«Се человек,
Который глупость мира не постиг!»
Лей мак забвенья,
Лей, лихорадка, в сердце свой дурман!
Вниманьем вашим я не сыт, не пьян.
Ты говоришь: предназначенье?
Увы! Обман
И яд презренья!
Нет! Воротись!
Снаружи дождь! Снаружи стужа!
Я не пущу тебя наружу!
Вот золото твое. Вглядись!
То вверх, то вниз
Температура: мне все хуже, хуже…
И настежь дверь!
И мне в окошко хлещет ливень!
Неистов дождь и непрерывен.
А мрак ночной рычит, как зверь.
И счет моих потерь
Идет на рифмы звоном медных гривен!
Мой час!
Вновь голуби на площади Сан-Марко.
Как тихо, как пустынно здесь сейчас.
В тени прохладной рифмы жгутся жарко,
Как птицы, выставляют напоказ
Красу, невыносимую для нас;
Еще одна спешит к ним, их товарка:
Мой час! Мой час!
Небесный свод;– подсвечник и трилистник —
То синий, то волшебно-золотой.
Что я ему? Любовник, враг, завистник?
Что я ему? Я чувствую: он мой.
Я чувствую, я ведаю сейчас,
Огнепоклонник или ненавистник, —
Мой час! Мой час!
Вот башня взмыла с львиною отвагой
Над площадью победно в небеса.
Звенит она ристательною шпагой:
Французская;– в Венеции;– краса
Сверкает здесь на солнце, как алмаз.
Охвачен я неистовою тягой:
Мой час! Мой час!
Но прочь, напев мой! Чтобы тьма сгустилась
И в ночь ленивую переросла!
Звучанью дня впасть велено в
