Ангел Рейха - Анита Мейсон

– Вот именно, – поддакнула фрау Карг. – Они нарушают правила.

– Послушайте, – сказала я, с трудом подавляя гнев. – В вашем распоряжении остается то, на что вы не имеете права, а именно целая квартира. Вам этого мало?

– Это совсем другое дело, – сказала фрау Карг. – Квартиросъемщик должен проживать на своей жилплощади. Иначе мы окажемся в крайне неловком положении. Почему она не желает жить здесь? Вот что мне интересно знать.

– Я не хочу делить с вами свою квартиру! – раздраженно бросила Паула.

– Мы недостаточно хороши для вас, да? – сказал герр Карг.

Маленькая Хильдегарда, стоявшая за ним, сморщила нос и самодовольно ухмыльнулась.

– Вам довольно трудно угодить, не так ли? – спросила я.

Мы уже затащили кресло на десятую ступеньку; у меня возникло острое желание сбросить его на них.

– Я настаиваю на соблюдении должного порядка, – заявил герр Карг. – Я всегда этого требовал и намерен требовать впредь. Я сообщу, куда следует.

– И что же именно вы сообщите? Что получили в свое распоряжение больше площади, чем полагается?

Фрау Карг бросила быстрый взгляд на мужа, который тяжелой поступью удалился обратно в квартиру. Потом опять посмотрела на нас. Она переводила глаза с меня на Паулу, с Паулы на меня.

Единственное, что можно было сделать с Каргами, это забыть о них; и мы постарались поступить именно так. Я поднималась по лестнице мимо их двери, стараясь не слышать доносящиеся из квартиры голоса, обычно возмущенные или раздраженные, и надеясь, что дверь не распахнется вдруг и мне не придется столкнуться с ними нос к носу. Помню, я не раз стояла перед этой дверью и ненавидела Картов, оскверняющих мои воспоминания. Я ненавидела их за глубинный инстинкт разрушения и за жадность. Но я старалась не думать о Каргах, покуда не находилась в непосредственной близости от них: я не собиралась давать им такой власти над собой.

Раз в неделю Паула спускалась к ним за квартирной платой. Сумма, которую они выплачивали, была точно определена жилищным комитетом: пятьдесят пять процентов от общей суммы. За газ и электричество надлежало платить сообща «по договоренности». Они явно не бедствовали. Но всякий раз возмущались, отсчитывая деньги. Похоже, они думали (или делали такой вид), что Паула лжет относительно истинных размеров квартплаты. Она предъявила Каргам расчетную книжку, но они скептически качали головами и платили – поскольку ничего не могли поделать, – изнемогая от жалости к себе.

Потом возникла проблема с газовым счетчиком. Карги заявили, что Паула что-то с ним сделала и теперь они вынуждены платить за газ больше, чем следует; мол, она вытаскивает оттуда деньги, стоит только им отвернуться. Тщетно она объясняла, что у нее нет ключа от счетчика, и наконец вызвала служащего газовой компании, который подтвердил, что счетчик никто не вскрывал. Карги ничего не желали слушать. Потом они обнаружили свои истинные помыслы. Она должна сама опускать деньги в счетчик. В составленном ими письме говорилось, что выплаты за газ и электричество должны производиться раздельно. Но за газ она должна платить вперед. В конце концов именно в ее квартире поддерживается нормальный температурный режим, верно ведь?

– Они просто чокнутые, – сказала я.

– Возможно, но от этого мне не легче.

После очередной перебранки, в ходе которой фрау Карг чуть не набросилась на Паулу с кулаками, я стала ходить на встречи с Каргами вместе с ней.

Временами все происходящее казалось кошмарным сном, набегающим волной на периферию нашей жизни и отступающим прочь. Но только на периферию. Это случалось раз в неделю. Все остальное время нам не приходилось думать о Каргах, мы жили вдвоем в своем волшебном замке.

О большем и мечтать нельзя, думала я и дивилась неугомонности рода человеческого и страстному желанию полетать на всех когда-либо созданных самолетах, прежде владевшему мной. Поистине, раньше я жила только для одной себя.

– Не бросай меня, – сказала я.

– Не брошу.

Время от времени я пыталась думать о будущем. Сейчас я работала сменным водителем на санитарной машине. Так не могло продолжаться вечно, и министерство не собиралось давать мне отпуск по болезни до скончания времен. Но, с другой стороны, война подходила к концу. Американцы и англичане уже заняли Италию и штурмовали Монте-Касино; советские войска медленно, с кровопролитными боями оттесняли наши дивизии на исходные позиции. Никто не сомневался, что по вступлении в Германию они начнут вершить самую страшную месть. Однако к тому времени мы с Паулой будем уже далеко отсюда. Где именно, я не знала, но я твердо решила покинуть страну. Возможно, на самолете. Или при содействии Вольфганга. Некогда Вольфганг взял с меня слово, что я свяжусь с ним, когда мне потребуется помощь. Я уже написала ему длинное письмо, почти полностью посвященное Пауле, которую я представила как свою близкую подругу, живущую вместе со мной. Мне казалось, Вольфганг все поймет. Если и нет, неважно. Он мне пока не ответил. Я собиралась написать еще раз, когда он ответит, и спросить, помнит ли он об обещании, которое взял с меня во время нашего совместного ужина в ресторане на Ронских планерных соревнованиях.

Однажды вечером в дверь постучали. Открыла Паула.

Я услышала напыщенные интонации герра Карга и возмущенное сопрано его супруги. Я услышала голос Паулы, сначала сдержанный, потом раздраженный.

Я оставила свои дела и вышла в коридор.

Они пришли по поводу горячей воды. Горячая вода была роскошью в те дни. Часто воду вообще отключали, и ее приходилось носить в ведрах. Однако Карги, не сомневавшиеся в своем праве на пользование горячей водой, зажгли газовую колонку, чтобы дочь смогла принять ванну. Она взорвалась прямо у них перед носом. Они сказали, что просто чудом остались целы и невредимы.

Колонка была старая и вела себя непредсказуемо. Паула предупредила об этом Каргов, когда они въехали. Когда колонка капризничала, нужно было привернуть газ и минут через десять, собравшись с духом, попытаться включить снова.

Паула сказала это. Я сказала, что колонка в моей квартире ведет себя точно так же и что, вероятно, Хильдегарде следует обойтись сегодня без ванны, как обходится большинство жителей Берлина.

Они ничего не желали слушать.

– Знаете, нам все это надоело, – заявил герр Карг.

– Вот именно, – поддакнула его жена.

– Что вам надоело? – хором спросили мы с Паулой.

– Мало того, что мы вынуждены жить в квартире, из которой вынесена половина мебели и предметов домашнего обихода, и платить бешеные деньги за жилье и газ, так теперь еще нам приходится иметь дело с опасной для жизни колонкой.

– Я собираюсь потребовать компенсации, – заявил герр Карг. – Я намерен вплотную заняться этим вопросом. И разобраться с рядом других.

– Почему бы вам просто не убраться отсюда? – спросила я. – Идите к себе в квартиру, которую вам повезло получить в полное свое распоряжение, и оставьте нас в покое.

– В покое? – Фрау Карг хихикнула. – Ну да, разумеется, вам очень хочется, чтобы вас оставили в покое. Вас с ней. – Она помолчала со значительным видом. – Уж я-то знаю, кто вы такие.

Наступила тягостная пауза.

– Ну ладно, – с вызовом сказал наконец герр Карг, – что вы собираетесь делать с этим?

– С чем? – холодно спросила Паула.

– С колонкой.

– Ох, ради Бога… – Паула двинулась вниз по лестнице, явно исполненная решимости уладить гнусное дело за пару минут. То есть включить колонку и предоставить Каргам гнить дальше в свое удовольствие.

Но я заметила, как Карги обменялись мимолетными торжествующими взглядами.

– Обо всем можно договориться, если вы займете более разумную позицию в финансовых вопросах, – сказал герр Карг, когда мы все вместе спускались вниз.

– Да, все упирается именно в них, – сказала его жена.

Намек на шантаж был совершенно прозрачным. «Но если они полагают, что могут шантажировать нас этим…» – подумала я, невольно сжимая кулаки.

Нет. Они оказались не такими дилетантами.

Я вошла в гостиную последней и поначалу увидела только старенький буфет с разболтанной выдвижной доской.

Но Паула, стоявшая между Каргами, смотрела на стол.

Там лежала толстая книга в твердом переплете, изрядно потрепанная, с золотым тиснением на корешке. Карл Маркс. «Капитал».

Книга ее отца, разумеется. Поистине, глупость передается по наследству.

Паула могла сказать, что это книга отца, что она хранила ее единственно из сентиментальных соображений – или даже что она вообще впервые ее видит.

Она не сказала ничего подобного. Я всегда буду преклоняться перед ней за то, что она сказала тогда:

– Это моя книга, и вы недостойны прикасаться к ней.

Она взяла книгу и ушла наверх.

Мы с генералом идем и присаживаемся передохнуть, идем и присаживаемся. Ползем еле-еле. Время от времени останавливаемся, чтобы съесть по кусочку хлеба, взятого мной в Рехлине. Изюм закончился. Воды нет. Холодно, и время далеко за полдень.