Колыбель чудовищ - Соня Сэнь

— В последний раз предлагаю тебе сдаться, Перворожденный, — спокойно произнес Габриэль.

— Чтобы вы, мнящие себя палачами нашего Рода, заточили меня в одну из тех усыпальниц, что я отворил? — насмешливо приподнял бровь Марк.

— Чтобы ты мог воссоединиться с теми, кого знал. Сон убережет тебя от безумия, дарует тебе покой…

— Он дарует мне смерть, жалкую, долгую, мучительную смерть среди трусов, которых я некогда считал своими друзьями. Твое предложение смешно, мальчишка!

— Что ж, тогда я дарую тебе смерть быструю и легкую, смерть воина, а не труса. Ты выбрал, Перворожденный.

Клинки их сошлись с ликующим лязгом; началась яростная схватка. Марк, почувствовавший, одну за другой, гибель каждого из своих вриколакосов — сначала крошки Лизы, затем Веры, Матвея и, наконец, Ильи — впал в неистовство. Сталь пела в его руке песнь смерти, услаждавшую его слух, истосковавшийся по звукам войны. Он вновь был молод и силен, вновь бился в реке крови и боли, хохоча в лицо судьбе… Великий, непобедимый. Самый древний из ныне живущих на Земле существ.

Однако, надо отдать должное юнцу — сражается он великолепно, подумал Марк, едва успев отклониться от разящего удара в грудь. Человека бы он просто-напросто разрубил пополам. Впрочем, и Истинного бы убил на месте.

Усмехнувшись, Марк сделал ответный выпад — кожаный жилет Палача прочертила длинная рваная полоса: еще пара миллиметров, и лезвие бы рассекло ему живот. На ангелоподобном лице парня, впрочем, не дрогнул ни один мускул. Да, он был воистину достойным противником… Интересно, какова на вкус кровь Палачей?

При мысли о крови Марк ощутил легкое беспокойство. Он перекусил всего час тому назад, осушив какого-то подростка, но голод уже вновь запустил свои когти в его нутро, требуя дани. Ярость схватки его лишь раздувала, мешая сосредоточиться, спутывая мысли и движения.

Палач, неотрывно наблюдающий за лицом противника, усмехнулся:

— Ты уже мертв, Перворожденный. Ты стар, ты гниешь изнутри, твое тело уже не справляется с вечностью, на которую ты его обрек. Сон бы помог тебе, но ты упрям. Мне жаль тебя, старик. Ты отвратителен.

Марк зарычал, обрушивая меч на голову врагу, но Орсо проворно отскочил, продолжая дразнить его:

— Взгляни на себя — ты превратился в чудовище, которым пугают детей люди! Ты мертвец, Перворожденный!

Марк остановился, тяжело дыша; слова Палача заронили в его душу зерно чувства, прежде им не испытываемого. Он ощутил ужас.

— Умолкни, мальчишка, — прохрипел он злобно. — Замолчи!

Палач опустил меч, пристально глядя Марку в глаза. От него ощутимо повеяло зимним холодом, от которого у Перворожденного впервые в жизни по коже побежали мурашки.

— Что ты делаешь? — голос Марка упал до шепота.

По телу его вдруг пробежала судорога; он опустил взгляд на свои руки и с ужасом увидел, как они съеживаются, ссыхаются на глазах, приобретая сходство с птичьими лапами — кожа облепила кости тонким желтым пергаментом, когти удлинились и почернели. Голод охватил его внутренности невыносимо жарким огнем, заставив его застонать от боли.

— Что это?! Что ты творишь?!

Палач продолжал молча сверлить его взглядом своих странных зеленых глаз, и боль стала настолько острой и всепоглощающей, что Перворожденный выронил меч и рухнул на колени, обхватив руками свое иссохшее тело.

— Я лишь дал волю твоему древнему голоду, — произнес подошедший Габриэль. Марк по-рыбьи разевал рот, исторгая нечленораздельные звуки — голос ему больше не повиновался. Перед глазами все плыло — он даже не увидел, как Палач занес свой меч над его головой.

— Упокойся с миром, прародитель, — прошептал Габриэль, позволяя своему мечу опуститься.

…Они ждали его во дворе: Аскольд обнимал свою подругу, стройную темноволосую красавицу; Каин держал на руках бледную растрепанную девушку, которой что-то ласково говорил Александр; Джейден сидел на траве поодаль. При виде его они разом замолчали, глядя на него со смесью почтения и недоверия.

— Он…мертв? — первым не выдержал Александр.

Габриэль кивнул, остановился, обратив на темную громаду дома странно печальный взгляд.

— Все кончено. Перворожденный казнен.

— Ты уверен? — это, конечно, спросил Каин.

— Уверен. Нам пора уходить. Идите, я догоню вас.

Он дождался, пока они скроются из вида, затем поднял руку, обращенную ладонью к дому. Все звуки вокруг стихли, краски померкли; лишь звезды безмолвно лили с небес свой неяркий, призрачный свет.

— Земля к земле, пепел к пеплу, прах к праху…

С его пальцев сорвался огонь.

Яна зябко повела плечами, кутаясь в клетчатый плед. У ее ног роскошным золотисто-багряным ковром расстелился осенний сад; в наступающих сумерках свет старинных фонарей, возвышающихся вдоль выложенной камнем дорожки, расплывался и дрожал на поверхности луж. Дождь моросил весь день, но Яна ничего не имела против: ей нравилось наблюдать за ним из окон веранды в ожидании Каина. Он частенько уходил куда-нибудь под вечер; возможно, поохотиться, а, быть может, по каким-то другим своим делам. Яна никогда не задавала ему ненужных вопросов. С тех пор, как они обосновались в этой тихой английской провинции, она не уставала удивляться непреходящему чувству счастья, поселившегося в ее сердце, казалось, навечно.

Каин подкрался к ней, как всегда, незаметно, чмокнул в шею холодными губами, заставив ее взвизгнуть; еще пару минут они не могли оторваться друг от друга, целуясь так, словно мир обещал с минуты на минуту рухнуть в тартарары, и другой возможности побыть вместе у них никогда больше не будет. Наконец, Каин со вздохом прервал поцелуй и опустился на ступени крыльца, усадив Яну к себе на колени.

— Ну, рассказывай, чем ты без меня тут занималась.

— Звонила Мия, — прильнув щекой к его плечу, ответила она. — Вчера ночью у них дочь родилась.

— Все-таки дочь, — состроив скорбную мину, покачал головой Каин. Яна, фыркнув, ткнула его локтем в бок.

— Да, назвали Анной. Мия сказала — в честь меня. Анна ведь похожа на Яну, правда?

— Правда, — улыбнулся он. — Что ж, я рад за них. Они так ждали этого ребенка…

— Мия говорит, Аскольд там вообще умом тронулся от счастья. Хочет устроить вечеринку в честь рождения дочери. Мы, кстати, тоже приглашены.

— Ты хочешь поехать? — нахмурился Каин. — Если хочешь, я, разумеется, не против…

— Нет, не хочу, — Яна взяла его лицо в свои ладони, взглянула в его глаза, ловя в них свое отражение. — Я хочу провести этот год с тобой одним, понимаешь? Только ты и я. Чтобы понять свои желания, чтобы решить все окончательно.