Унижение России: Брест, Версаль, Мюнхен - Анатолий Уткин

В святая святых германского парламентаризма — национальном рейхстаге заседал теперь съезд рабочих и солдатских Советов. Но этот съезд по представленным в нем политическим силам в значительной мере отличался от Петроградского Совета, он был значительно менее радикален. Дело было в том, что очень значительную часть этого нового органа власти составляли умеренные социал-демократы из официальной социал-демократической фракции рейхстага. Германские революционеры справедливо боялись быть «удушенными» этими умеренными силами в случае своего посягательства на реальную власть в стране. Так, 19 декабря революционных матросов и солдат охрана рейхстага просто не пропустила на заседания.

Развернутый анализ сложившейся ситуации дала революционная «Роте фане» в номере за 19 декабря 1918 г. Газета напомнила, что главные решения буржуазных революций принимаются прежде всего «за закрытыми дверями». Приводился пример Великой французской революции, когда ее развитие определялось решениями, принятыми внутри конвента. Не так будет в Германии. «Первая пролетарская революция в Германии», напротив, будет твориться на улицах, на виду у всего мира. Революционная часть германской социал-демократии призывала массы к демонстрациям за пределами рейхстага. «Рабочие! Товарищи! Выходите из своих цехов! Прочь правительство Эберта-Шейдемана!» На огромных митингах под открытым небом красноречие Карла Либкнехта, говорившею стоя на грузовике, получало широкий резонанс.

Внутри рейхстага относительно небольшое ядро независимых социал-демократов пыталось компенсировать численность энергией и инициативой. Независимые убеждали присутствующих переименовать императорскую армию в «народную армию», отменить все знаки отличия в армии, принять закон об избрании офицеров солдатами, возложить ответственность за дисциплину в войсках на солдатские Советы.

Верховное военное командование не замедлило с ответом.

В опубликованном 19 декабря письме фельдмаршал Гинденбург писал: «Я не приемлю принятую берлинским съездом 18 декабря резолюцию, касающуюся устройства армии и в особенности статуса офицеров и сержантского состава». Гинденбург указывал на то, что съезд не имеет полномочий для подобных реформ. Гинденбург призывал к созыву Национальной ассамблеи, которая «представляла бы весь народ». Генерал Тренер, ощущая критическую важность момента, взял с собой майора Курта фон Шляйхера и бросился в Берлин. Они пешком прошли весь центр города при полном параде, звеня крестами и медалями, «и никто не тронул нас». Товарищ Эберт принял их в рейхсканцелярии и убедил в том, что «его правительство нуждается в армии»[436]. Три других комиссара усиленно замахали головами. Но представлявший «независимых» Эмиль Барт от лица своей фракции потребовал немедленного ареста генерала Тренера; он сам с большой охотой выполнил бы такое решение.

Расчет революционной части политического спектра Германии строился на том, чтобы действовать поступательно, быстро, не давая политическим противникам опомниться. Любая консолидация политических сил была для революционеров губительна. До сих пор революция в Германии шла поступательно. Но в дальнейшем наступила заминка. Съезд советов проголосовал за всеобщие выборы в Национальную ассамблею. Революционные группы в Берлине не могли рассчитывать на победу во всегерманском масштабе.

21 декабря левые хоронили своих товарищей, погибших на Шоссе-штрассе. Несколько тысяч революционеров несли красные знамена, по их ожесточению было видно, что они готовы к самым решительным действиям. Но к действиям зажигающим, будоражащим, создающим общественный пафос, революционную истовость, подлинную жертвенную страсть. Работа на избирательных участках, планомерное участие в назначенных на 19 января 1919 г. национальных выборах, была последним, к чему стремились эти революционные моряки, эти готовые на борьбу рабочие.

Сторонники «русского пути» достаточно отчетливо поняли, что погружение в предвыборную рутину отнимает у них единственный исторический шанс: воспользоваться негодованием от итогов войны, совместить его с социальным возмущением и броситься на баррикады классовой борьбы, рассчитывая на международной арене на Советскую Россию.

Ленин и коммунисты давали структуру советов, опираясь на которые казалось возможным обойти выборную ретроградную суету. На всегерманском съезде Советов левые начали отчаянную борьбу за власть. Лозунг «Вся власть рабочим и солдатским Советам!» был противопоставлен заведомо безнадежной пучине словесного торга в масштабах всей страны. «Роте фане» не знала усталости, цитируя Ленина и Троцкого, взывая к классовой сознательности, к пролетарскому классовому чутью.

Здесь решалась мировая история, здесь решались надежды и чаяния российских большевиков, их анализ мирового развития, их классовая оценка мировой революционной ситуации. Нет сомнения, что Германия во многом была готова к тому, чтобы сомкнуть руки с другой потерпевшей поражение страной — Россией. Требовалось всего несколько усилий. Карл Либкнехт терял голос, отстаивая надежды и солидарность петроградских и московских большевиков.

Препятствия были велики. И первое среди них — требование большинства съезда Советов ускорить процесс национальных выборов. Вначале речь шла о середине февраля 1919 г., но потом большинство решило провести эти выборы в середине января. Общенациональная кампания продолжительностью всего лишь в месяц. История давала германским большевикам всего лишь месяц.

Правительство распорядилось выдать революционным матросам — пружине ноябрьской революции — причитавшееся им жалованье в 80 тыс. марок только при том условии, что они покинут Королевский замок, эвакуируют все занятые ими здания в центре Берлина и сдадут ключи коменданту Отто Вельсу. Военный комендант располагался прямо напротив Королевского замка; он приготовил деньги с типичной немецкой аккуратностью. Но никто за ними не пришел. Наступило время, близкое к развязке. «Сейчас или никогда» — было девизом тех, кто начал в декабре 1918 г. обличать «кровавое правительство Эберта — Вельса», которое 6 декабря расстреляло мирных рабочих. Теперь революционные матросы еще теснее сплотились со спартаковцами и «независимыми социал-демократами». «Народный морской дивизион» открыто отказался иметь дело с генералом Вельсом и ефрейтором Супом. Их главным союзником становился Эмиль Барт, который в полицайпрезидиуме создал нечто вроде «красной милиции» Или «красной гвардии». Здесь была фактическая штаб-квартира революционного Берлина. Целью революционных сил стала рейхсканцелярия, где социал-демократы разных политических направлений пытались оформить свой ноябрьский переворот, свою Ноябрьскую революцию.

Народные комиссары Эберта находились в состоянии раскола. Примерно половина комиссаров (фактических министров временного германского правительства) выступала за перенос заседаний из беспокойного Берлина в более стабильную среду. Сам Эберт все более склонялся к мысли, что созидание новых органов власти требует спокойного уединения. Его фаворитами были города Рудольфштадт и Веймар. Заседая здесь, рядом с устрашенными социал-демократами, Эмиль Барт ощущал свой исторический шанс. Берлинский авангард революции ждал от него решительных действий. Время решало все. У всех перед глазами был русский пример; революционеры черпали победный опыт, но и их потенциальные жертвы стремились не имитировать Александра Керенского.

Барт начал битвы — он обвинил Эберта и стоящих на его стороне комиссаров в том, что они стремятся при помощи армии повернуть всю страну против революционного Берлина. Четко синхронизируя свои действия, в это время в рейхсканцелярию ворвались революционные матросы. Они с горечью выражали свои претензии относительно стремления изолировать авангард германской революции. Эберт и его сторонники начали убеждать матросов, что те могут получить свое жалованье и рождественский бонус, если сдадут ключи от правительственных зданий.

Матросы удалились и вернулись с ящиком ключей, требуя немедленных выплат. Все они были хорошо вооружены. Искомый ящик был поставлен перед Бартом. Но деньги были у генерала Вельса. Матросы же не желали иметь ничего общего с военным комендантом Берлина. Барт позвонил Вельсу, предложив ему прийти и принести деньги. Вельс, представляя старую прусскую школу, не мог не возмутиться. «Вначале матросы принесут мне ключи, без них я не дам им ни пфеннига».

Великое смешалось с малым, трагическое с комическим. Мирового значения события смешались с перебранкой. Но матросы были настроены на серьезный лад. Они объявили, что приступают к осаде рейхсканцелярии. Никто не имеет права покинуть помещение. Матросы взяли под свой контроль телефонный узел рейхсканцелярии. Они в то время не знали о секретной линии связи между Эбертом и возглавляющим Верховное военное командование генералом Тренером. Эберт воспользовался этим черным телефонным аппаратом. Какое-то время он колебался, но решился и набрал номер генерала Тренера. У телефона был его помощник — майор фон Шляйхер. Эберт: «Герр майор, вы обещали помощь в именно такой момент. Пришло время действовать»[437].