Воспоминания одной звезды - Пола Негри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как ты смеешь использовать слова, которые даже не понимаешь!
Я только рассмеялась на это:
— А как ты смеешь жульничать?! Чарли, к чему тебе притворяться, будто ты знаток эпохи Возрождения и что знаешь все на свете? Расслабься, будь доволен тем, что ты гений в своей области…
Весь остаток вечера он был угрюм и сердит. Правда, на следующий день прислал море цветов и униженно молил о прощении. Так все и происходило: то бесконечные ссоры из-за какой-нибудь ерунды, то покаянные речи… Когда я начинала злиться, говорить, что мне это действует на нервы, страдает моя работа, он в ответ заявлял, будто мое безразличие лишает его творческой энергии. Порой мы оба приходили в такое ужасное состояние, что приходилось прерывать съемки и его фильма, и моего.
Эмиссары из Famous Players и United Artists метались между нами, пытаясь как-то нас примирить, так как любые задержки при производстве кинокартины приводят к серьезному увеличению расходов. О наших размолвках немедленно становилось известно публике, нам вообще не дозволялось улаживать свои ссоры в частном порядке. Газетчики неусыпно следили за каждым нашим шагом. Пресса смаковала все, даже издавались ежедневные спецвыпуски с сообщениями о том, как неровно, неопределенно развиваются романтические отношения между «королевой трагедии и королем комедии». Самое невероятное и абсурдное во всей этой истории было то, что мы всё еще не стали любовниками, несмотря на ревностные, неустанные усилия со стороны Чарли.
Единственное место, где Чарли всегда вел себя исключительно примерно, было в величественной резиденции Мэри Пикфорд и Дугласа Фэрбенкса — оно называлось «Пикфэр»[178]. Когда мы приезжали туда на званый ужин или вечеринку, Чарли представал перед всеми совершенным ангелом. Эти вечера всегда проходили одинаково. Мэри сидела на конце стола, Дуглас был тут же, рядышком — так они могли держаться за руки, рассказывая нам, сколь высоки сборы у их фильмов. Я была на противоположном конце стола. После ужина мы смотрели какой-нибудь новый фильм и потом обсуждали нашу «отрасль». Речь могла идти о планах на будущие фильмы, или о том, какие картины снимали сейчас присутствовавшие гости, или о кастинге на какую-нибудь интересную роль. Но что важно — речь всегда шла только о кино.
Однажды вечером разговор зашел о том, какую роль каждый из нас мечтал бы сыграть. Чарли заявил, что больше всего хотел бы сыграть кого-то вроде Гамлета или Наполеона. Присутствовавшие тут же покатились от хохота, а я сильно огорчилась, поскольку понимала, насколько искренне он это сказал. Сам Чарли, правда, отнюдь не разозлился, не огорчился и, казалось, даже не обиделся. Куда там. Он хохотал вместе со всеми. Ведь его пригласили в «Пикфэр», а это означало, что надо вести себя как хороший мальчик…
Я хотела отпраздновать первое американское Рождество у себя дома, пригласив несколько новых друзей. Среди них были Чарли, супруги Фицморис, Сэм Голдвин, мистер Руперт Хьюз[179] с супругой, а также доктор Сесил Рейнольдс с супругой. Хьюз, известный писатель, одним из первых стремился наделить тексты сценариев литературными достоинствами. А доктор Рейнольдс, блистательный нейрохирург, был близким другом Чарли.
Гости пришли более или менее вовремя — все, кроме Чарли. Я очень рассердилась на него. Когда повар уже не мог дольше откладывать ужин, Фитци попытался разрядить ситуацию и сказал:
— Не принимай это на свой счет. Ну, такой он, этот Чарли. Вечно забывает, что и когда назначено. Однажды он едва не расстроил невероятно важный контракт для United Artists, потому что забыл про встречу с какими-то крупными, серьезными банкирами с восточного побережья.
— Не часто ли он стал забывать, что мы с ним встречаемся? — ответила я. — Как бы то ни было, уже пора ужинать. Прошу к столу!
Мы уже заканчивали пить кофе, как дворецкий возвестил:
— Мадам, прибыл мистер Чаплин. Он просил сообщить, что ожидает вас наверху.
Я пришла в бешенство от такой бесцеремонности. Ведь он сделал это преднамеренно, чтобы гости подумали, будто он имеет доступ к моему будуару… Чарли встретил меня на верхней площадке лестницы, премило улыбаясь, как будто ничего особенного не произошло. Вручив мне миниатюрный футляр для ювелирных украшений, он тут же, как ни в чем не бывало, двинулся в мою спальню, приговаривая:
— О, до чего же у тебя славно. Я сюда в первый раз попал… — И, залившись смехом, добавил: — Надеюсь, что не в последний…
— Ты почему не приехал вовремя к ужину? — спросила я.
— Покупал тебе обручальное кольцо…
— Сегодня? В самое Рождество?
— Ты открыла бы футляр-то, — сказал он, не отвечая на мой вопрос.
Внутри оказался неоправленный бриллиант, который катался туда-сюда.
Я с большим сарказмом заметила:
— Какая прелесть! У тебя дома целый склад таких камешков? Для подобных оказий?
— Что значит «камешков»?! — взорвался он. — Это идеальный, голубовато-белый бриллиант на пять карат. Прости, но не нашлось времени сделать оправу.
— Ты слишком заботлив… Ну что ж, я отдам его оправить, когда у меня будет время.
И бросила бриллиант в свою шкатулку для ювелирных украшений, где он брякнул, оказавшись среди изделий из коллекции Гогенцоллернов…
— Ладно, пошли уже. Лена подаст тебе холодный ужин, что-то ведь осталось.
— А не стоит ли рассказать гостям? — спросил Чарли.
— Но нам нечего рассказывать!
Он весело рассмеялся, чмокнул меня в щеку.
— О, Пола, ты меня удивляешь.
Несмотря на его инфантильность, на всяческие выходки и капризы, многое все же было за то, чтобы наш союз состоялся. Он нередко бывал заботлив и великодушен, а кроме того, нас объединяла общая преданность своей профессии. Пусть я не испытывала к нему сильного влечения, но с ним хотя бы никогда не было скучно. Я уже однажды выскочила замуж, приняв за любовь возникшие чувства, а в отношениях с Петронием
